Конец XIX века: буржуазия за равноправие | Российское агентство правовой и судебной информации

Буржуазия и интеллигенция задавали в Российской империи тон борьбе за уничтожение сословных привилегий и особых прав. Однако, если интеллигенция исходила из идей равенства, занимая идеалистические позиции, то буржуазия смотрела на эту проблему вполне прагматично. Предприниматели уже предощущали, что они только выиграют, если будет достигнуто всеобщее юридическое равенство. 

Вместо привилегий в правах по происхождению и родовитости приближалась эра власти денег. О начале этой эпохи рассказывает в седьмом эпизоде своего расследования кандидат исторических наук, депутат Госдумы первого созыва Александр Минжуренко.

---

Промышленный подъем, начавшийся в 1892-1893 годах привел к тому, что Россия из страны, специализирующейся на сельском хозяйстве, начала превращаться в индустриально-аграрную державу, а буржуазия из социальной «прослойки» в составе купеческого сословия – в ведущий класс в экономике. Соответственно занимаемому месту в хозяйственной сфере представители этого растущего класса хотели занять и подобающее место в социальной и политической структурах. 

Отсюда стремление буржуазии в борьбе за свои права именно к равноправию: они не пытались добиться каких-либо правовых привилегий для своей категории, а выдвигали требования уравнения в правах всех слоев населения. К концу XIX столетия разделение общества по сословиям уже отживало свой век и на повестке дня были вопросы перехода к гражданскому равноправию.

Марксисты в оценке позиции буржуазии были во многом правы: юридическое равенство всех граждан в правах создавало наиболее благоприятные условия именно для предпринимателей, имеющих значительные денежные средства. 

И здесь речь идет даже не столько о коррупционных моментах, хотя фактор подкупа и взяток в России всегда был существенным аргументом при решении спорных вопросов в судах и инстанциях. Но только сама финансовая возможность привлекать дорогостоящих юристов и адвокатов для защиты своих прав и интересов в суде имела большое значение.

В этом и состояла привилегия буржуазии при всеобщем поравнении в правах всех категорий населения. 

В России как на дрожжах росли адвокатские конторы, плодилось число присяжных поверенных, увеличивался набор на юридические факультеты университетов. Получить юридическое образование и стать юристом в эти времена было весьма престижно и денежно.

В то же время буржуазия в этот переходный период с удовольствием пользовалась и «пережитками прошлого», к которым можно отнести имущественный ценз в избирательном праве. Здесь неравноправие воспринималось буржуазией, особенно крупной, как вполне обоснованное и справедливое. 

Так на выборах в земства и в городские думы был установлен имущественный ценз, согласно которому преимущества получали те лица, у которых было большое состояние и которые платили налоги в городскую казну в наибольших размерах.

По реформам 60-х годов XIX века в 509 городах России были введены думы — бессословные органы городского самоуправления. Они избирались раз в 4 года горожанами-плательщиками налогов, имевшими определённый имущественный ценз. По размеру уплачиваемого налога избиратели делились на три избирательных собрания. Требования к избирателю были следующими:

— он должен был быть подданным Российской империи;

— быть старше 25 лет;

— должен иметь в городе недвижимость;

— не иметь недоимок по сбору налогов.

По статье 24 «Городового положения» составлялся список избирателей, отсортированный по уплачиваемым за год налогам. К первой избирательной группе (курии, разряду) относились уплачивавшие одну треть общего сбора налогов, ко второй — также уплачивающие треть, а к третьей — все остальные избиратели. 

Неравенство заключалось в том, что каждая курия избирала равное число гласных (депутатов) городской думы. Соответственно, наиболее крупная буржуазия, будучи численно невелика, но пополняя городскую казну на треть ее объёма, имела право посылать непропорционально много своих представителей в органы самоуправления, получая треть от всех мандатов.

Таким образом, не соблюдалось правило демократических выборов относительно принципа равенства: один человек – один голос. 

А многочисленная третья курия могла также заполнять только треть мест в городской думе. Например, при проведении выборов в Петербурге в первую курию попали 275 избирателей, а во вторую – 850. Следовательно, в этом городе на выборах думы один голос представителя крупной буржуазии равнялся трем голосам представителей средней буржуазии.

Те же жители городов, которые не имели своих домов в городской черте, а это часто были учителя, врачи, представители творческой интеллигенции и т.п. вообще не имели права голоса. 

И такое положение представлялось буржуазии вполне справедливым. Они подходили к этому вопросу со знакомыми им принципами голосования в акционерных компаниях, где число голосов строго зависит от вклада каждого участника в общий капитал. Так и здесь: считалось нормальным, что городской казной могли распоряжаться прежде всего те, кто ее наполнял. И чем больше был вклад человека, тем больший вес он имел при решении вопросов городского самоуправления. 

Другим «пережитком» прежнего сословного периода было то, что и в самом конце XIX века сохранялись отдельные привилегии для тех предпринимателей, которые числились по первой купеческой гильдии. Так, в 1899 году «Закон о состояниях» подтвердил особое место первогильдейского купечества среди людей, «занимавшихся торгово-промышленной деятельностью на благо государства Российского». 554-я статья гласила: «Купечество первой гильдии составляет особый класс почетных людей в государстве». 

Но реальных преимуществ купцам перед теми предпринимателями, кто не записался в гильдию, этот закон не предоставлял. Были только некоторые меры морального поощрения: купцов христианского вероисповедания государство порой награждало медалями, орденами и прочими знаками отличия. 

Из более или менее значимых привилегий можно назвать то, что, гильдейские документы распространяли на все купечество паспортную льготу — в отличие от крестьянского и мещанского сословия — право на беспрепятственное передвижение по стране без оформления увольнительных свидетельств (паспортов) в территориальных сословных организациях, что, по традиции, было «связано с известной волокитой».

Этот закон, действительно, мы можем назвать «пережитком», так как годом ранее — в 1898 году вышел «Закон о государственном промысловом налоге», который положил конец юридической связи между правом на занятие предпринимательской деятельностью и необходимостью приписки к купеческому сословию, купец окончательно перестает олицетворять своей персоной образ российского предпринимателя. 

Устанавливалось таким образом равноправие: крестьяне, мещане и прочие представители российских сословий, располагая средствами на приобретение торговых и промышленных патентов, получили право заниматься предпринимательской деятельностью, не числясь по купеческому сословию.

В «купцах» остаются те, кто по фамильной традиции из поколения в поколение носил это «звание» и «сросся» с ним душой и телом, или те, кому это было выгодно и необходимо. К последним, в частности, следует отнести евреев, которые, пользуясь купеческими сословными правами, могли свободно пересекать «черту оседлости» и жить вне ее.

Кроме того, купеческое сословие было притягательным и для тех предпринимателей, кто видел в нем прямую дорогу к почетным званиям, наградам и прочим преимуществам, обслуживающим человеческое тщеславие в условиях иерархической структуры общества.

Таким образом, к началу XX века облик российской буржуазии приобретал все более четкие очертания, а прежние деления на сословия уходили в прошлое. В частности, купечество из особого сословия становилось один из разрядов предпринимательского класса – торговой буржуазией.

Продолжение читайте на сайте РАПСИ 26 мая

Становление буржуазного уюта и сферы приватности в европейской культуре XIX века Текст научной статьи по специальности «Прочие социальные науки»

УДК 130.2

Л. В. Чеснокова

Становление буржуазного уюта и сферы приватности в европейской культуре XIX века

Омский государственный университет путей сообщения, г. Омск, Россия

Аннотация. В статье рассматривается феномен уюта, существующий во всех современных культурах как потребность человека в наличии своего, обустроенного по собственному вкусу пространства. Наибольшее значение уют приобретает в буржуазной культуре XIX века, предполагавшей дихотомию работы и отдыха, публичной и приватной сфер, мужской и женской деятельности. Согласно взглядам того времени, местом женщины был дом, где она должна была проводить свою жизнь в заботе о муже и детях. Счастливые семьи представлялись базисом для правильно устроенного стабильного общества. Трудовой этос буржуазии: прилежание, трудолюбие, честность, верность долгу — разрешал скромный отдых в кругу семьи. Возможность иметь собственное приватное пространство, дающее отдых от тревог и напряжений внешнего мира, постепенно распространялось на все более широкие круги населения развитых стран. Влияние буржуазного стиля жизни и буржуазных ценностей простирается вплоть до сегодняшнего времени, благодаря предлагаемым им возможностям индивидуального обустройства домашнего пространства по собственному вкусу. В настоящее время человек находится под постоянным прессингом требований профессиональной жизни. Поэтому не утратило своего значения разделение на публичную и приватную сферы. Постоянно ускоряющийся темп жизни, неуверенность в завтрашнем дне, социальное расслоение вызывают чувство постоянного напряжения, которому требуется компенсация. Усиливается значение семьи как гавани покоя и защиты от социально-экономических неурядиц. В этих условиях наличие у человека собственного уютного, закрытого от посторонних пространства по-прежнему представляется важным и актуальным.

Ключевые слова: уют, буржуазная культура, сфера приватного, Новое время, культура повседневности, индивидуализм, протестантская этика, домашний очаг, семейные ценности, гендерные роли.

L. V. Chesnokova

The Formation of Bourgeois Comfort and Privacy in the European Culture of the 19th Century

Omsk State Transport University, Omsk, Russia

Abstract. The article deals with the phenomenon of comfort, which exists in all modern cultures as a human need for having one’s own, tastefully arranged space. Coziness gains the greatest importance in the bourgeois culture of the 19th century, which assumed the dichotomy of work and leisure, public and private spheres, and male and female activities. According to the views of that time, the place of the woman was the house where she was supposed to spend her life caring for her husband and children. Happy families were the basis for a properly organized, stable society. The labor ethos of the bourgeoisie: diligence, honesty, loyalty to duty allowed a modest rest with the family. The opportunity to have their own private space, which gave rest from anxieties and tensions of the outside world, was gradually spreading to ever wider circles of the population of developed countries. The influence of the bourgeois lifestyle and bourgeois values has extended right up to the present, thanks to the possibilities offered by it for the individual arrangement of the home space according to one’s own taste. Currently, the person is under constant pressure of the requirements of professional life. Therefore, the division of everyday life into work and leaisure has not lost its significance. Constantly accelerating pace of

ЧЕСНОКОВА Леся Владимировна — кандидат философских наук, специалист Омского государственного университета путей сообщения, г. Омск, Россия E-mail: [email protected]

CHESNOKOVA Lesya Vladimirovna — Cand. of Sc. (Philosophy), Employee, Omsk State Transport University, Omsk, Russia.

life, uncertainty about the future, social stratification cause a person to have a feeling of constant stress, which requires compensation. The importance of the family as a haven of peace and protection from socio-economic problems is growing. Under these conditions, the presence of a person’s own cozy private space is still important and relevant.

Keywords: comfort, bourgeois culture, sphere of private, New time, culture of everyday life, individualism, Protestant ethics, home, family values, gender roles.

Введение

Феномен повседневной человеческой жизни все чаще становится предметом изучения целого ряда гуманитарных наук: философии, культурологии, социологии и т.д. как важнейших составляющих жизненного мира человека. Интерес к субъекту, его индивидуальности, его внутреннему миру вышел на передний план в эпоху модерна, пришедшему на смену традиционному обществу, принеся с собой идеи свободы, разума и научного прогресса. По словам Ю. Хабермаса, «религиозная жизнь, государство и общество, равно как и наука, мораль и искусство, превращаются в модерне в соответствующие воплощения принципа субъективности» [1, c. 18].

Эта эпоха характеризуется ускорением темпа жизни, разделением публичного и приватного пространства, развитием капиталистических отношений, индустриализацией, урбанизацией, секуляризацией. Необходимость приспосабливаться к стремительно меняющемуся обществу вызывает потребность в огражденной от внешнего мира приватной сфере дома и семьи, отличительной характеристикой которой становится уют.

Уют является отражением человеческой индивидуальности, проявлением внутреннего мира, островком покоя в противоположность жизненной спешке. Это эмоциональное состояние соединяет в себе душевное благополучие и ощущение комфорта окружающего пространства. Уют неразрывно связан с такими феноменами, как индивидуализм, внутренний душевный мир, а также дихотомией приватное — публичное.

Он противопоставляется одиночеству и отчуждению, возникших в Новое время. Это чувство не коллективное, а индивидуальное. «Уютным местом будет то, которое соответствует физической и психической размерности человека как «частного лица», взятого независимо от тех или иных институций и корпораций» [2, c. 146-147]. Здесь человек укрыт от напряжений и хлопот внешнего мира, где он постоянно вынужден скрывать свои чувства, носить социальную маску.

Уют как результат развития буржуазного общества

Для лучшего понимания феномена уюта следует обратиться к истории этого явления, к его социальным и культурным связям. Стремление к уюту — это относительно новый феномен, получивший развитие в XIX веке и повлиявший на повседневную культуру среднего класса. В результате перехода от традиционного общества к буржуазному обществу модерна, массовой урбанизации и росту промышленного производства в европейских странах произошли существенные изменения: вместо традиционных сословий ведущим общественным классом становится буржуазия. Ее представителям были свойственны определенные нормы и ценности, а именно «высокая оценка индивидуальных достижений, образования и работы, тяга к рациональности, претензии на материальное вознаграждение, социальное признание и политическое влияние, стремление к самостоятельности, а также высокая ценность семьи» [3, c. 145].

В XIX веке буржуазия была прогрессивным социальным слоем, который стоит в прямой связи с культурой модерна. Вместо сословной принадлежности особую роль теперь играет индивидуализм, саморазвитие, ответственность за свою жизнь в противоположность сослов-но нормированным образцам поведения. Уют, возникший в буржуазном обществе, не только давал возможность восстановления сил после дневных трудов и забот, но и предоставлял возможность для среднего класса подчеркнуть свое отличие от других общественных слоев: пролетариата и аристократии.

С одной стороны, по отношению к рабочему классу возможность комфортного жизненного обустройства предполагала наличие определенных средств. С другой стороны, дворянской репрезентативности и строгому этикету были противопоставлены искренность и непринужденность. «Душевность и уют выступают здесь как буржуазные эмансипационные и оппозиционные термины, направленные против застывшей во внешних проявлениях и служащей репрезентативным целям культуре дворянства» [3, с. 156].

Уют представлял собой золотую середину между нуждой рабочего класса и бессмысленно расточительной роскошью аристократии. Поэтому он считался дозволительным и желанным даже с точки зрения протестантской этики. Он позволяет употребить собственное богатство не на мишуру демонстративных дворянских наслаждений, а с практической пользой для собственного дома и семьи. Уют предлагает морально дозволенное удовольствие от тихих домашних радостей. Благодаря уютному семейному очагу повседневная жизнь становится приятной и помогает восстановиться от трудов и забот. «Именно эта близость к труду делает комфорт «позволительным» с точки зрения протестантской этики; благоустройство, да, но такое, которое не отвлекает вас от вашего призвания, потому что для этого оно слишком аскетичное и скромное» [4, с. 75].

Протестантская этика выступала против излишеств наслаждения богатством, считая, что оно должно быть употреблено не на бессмысленное расточительство, а служить практической пользе. Поэтому разумное обустройство собственного дома, семейный комфорт относятся к числу этически дозволенных способов распоряжения своим имуществом у протестантов. «Мишурному блеску рыцарского великолепия с его весьма шаткой экономической основой и предпочтением сомнительной элегантности трезвой и простой жизни они противопоставляли в качестве идеала уют буржуазного «home» с его безупречной чистотой и солидностью» [5, с. 121].

Итак, уют был символом буржуазного стиля жизни, основываясь на таких ценностях, как душевность, искренность и развитие личности. Тем самым уют способствовал укреплению одного из важнейших феноменов буржуазного века: индивидуализма. Поскольку образ жизни теперь в меньшей степени зависел от социального происхождения, превращаясь в индивидуальный выбор, личность индивида и ее успехи находились в центре буржуазной системы ценностей.

Уют как ощущение приватности пространства

Для темы уюта особенное значение имеют общественные изменения, происходившие в XIX веке. Уют стоит в тесной связи с приватной жизнью и вызван пространственным, временным и поведенческим различением между миром семьи и миром профессии. Тем самым разделение приватной и публичной сфер в эпоху модерна является результатом развития современного государства и следствием индустриализации XIX века. С тех пор для многих профессиональных групп, от рабочих до конторских служащих, рабочий день протекал вне дома, в результате чего возникли такие понятия, как «свободное время», «выходной день».

В течение XIX века развивается буржуазная жилая культура, которая характеризуется простой и удобной обстановкой, скромной и гармоничной частной жизнью. Это находит свое отражение в домашней обстановке, в растущей дифференциации жилых помещений. Жилой стиль становится проще и функциональнее. Перегруженные деталями холодно-репрезентативные помещения аристократических салонов выходят из моды, и развивается приватный стиль жизни в «доме, милом доме», когда «повседневные нужды становятся приятными» [4, с. 74].

Постепенное увеличение находящейся в распоряжении жилой площади и количества комнат шло параллельно с растущей функциональной специализацией отдельных помещений и возможностью уединения для каждого члена семьи. Под уютом понимается не только материальный комфорт и бытовое удобство, но и домашняя атмосфера, которая вызывает особые чувства, предполагает отдых и укромность.

Пространство уюта как защита от тревог внешнего мира

Теперь в новой обстановке дома выражалась потребность в интимности, нежелание человека быть наблюдаемым и выставленным на всеобщее обозрение. Так, собственный дом становится символом отгороженного от чужих глаз индивидуального бытия.

Приватная сфера делала возможным естественно-спонтанное поведение и представляла собой противоположность общественной сфере, в которой собственная личность осознанно и преднамеренно выставлялась на всеобщее обозрение. Внешний вид индивида и его поведение, включающее в себя постоянный контроль над эмоциями, имели большое значение для его принятия в социуме и требовали постоянной инсценировки. Происходит жесткая регламентация всех сторон общественной жизни, усложняются правила поведения: застольных манер, одежды, приличных для разговора тем, времени и повода для визитов. «Естественно, манеры представителей высшего света и мелких буржуа различались между собой, но только непременное их соблюдение делало человека «респектабельным», т.е. уважаемым и полноправным членом общества» [6].

Тем сильнее становится потребность в отдушине, в своем приватном пространстве, где человека принимают таким, каков он есть на самом деле. Жесткой и бесчувственной реальности противопоставлялся мир домашней гармонии. Уют предлагал защитное пространство в быстро меняющемся обществе. Стремительные перемены XIX века: индустриализация, убыстряющийся темп жизни, урбанизация, социальное расслоение — вызывали у человека чувство постоянного напряжения, которому требовалась компенсация. Происходит идеализация искреннего неформального общения в кругу семьи как противоположности, переполненного конфликтами, стрессами и борьбой за выживание капиталистического общества.

Тендерный компонент уюта

В эту эпоху усиливается поляризация половых ролей. Новая претензия на власть у мужской части буржуазии касается также таких социальных подсистем, как брак и семья, которые традиционно относятся к сфере компетенции женщины. В то время как женщина отвечает за сферу приватного, мужчина берет на себя публичную сферу, продуктивную деятельность. Статус буржуа касался в первую очередь мужчин, а женщины были исключены из активного участия в общественной и политической жизни (например, из образования, профессиональной деятельности вне дома, политики и т. д.).

Это разделение между мужским и женским мирами получило нравственно-религиозное обоснование, поскольку внешний мир с его безжалостной конкуренцией воспринимался как опасный и аморальный. Мужчина, принимавший активное участие в конкурентной борьбе, мог сохранить себя только при наличии мирного домашнего очага, хранительницами которого выступали женщины. Дом становится местом отдыха и покоя для мужчины, отвечавшего за материальное благосостояние семьи. «Его мужественность базировалась на способности обеспечить зависящих от него домочадцев; женственность его жены и дочерей покоились на их способности быть слабыми и опекаемыми» [7, с. 74]. Считалось, что женская личность была бы разрушена, если бы ей пришлось вступить в мир профессиональных занятий с его безжалостной конкуренцией и борьбой за выживание.

Модерну были присущи ярко выраженные культурные и ценностные установки. Семья в XIX веке с его ярко выраженным культом приватности стала значительно более закрытым социальным институтом, чем раньше. Согласно взглядам того времени, единственным местом женщины был дом, где она должна была проводить свою жизнь в заботе о муже и детях. Счастливые семьи представлялись базисом для правильного общества. «Получила распространение идея о природной женской пассивности и покорности, вера в то, что домашняя сфера «природна» для женщин и что барьер между полами — это единственно возможная основа социальной гармонии» [7, с. 84]. Даже если этот идеал не всегда и не во всех социальных слоях воплощался в жизнь, он оказывал сильное воздействие на общественное мнение.

Буржуазный стиль жизни был немыслим без прислуги, которая была символом буржуазной обеспеченности и респектабельности, подтверждая принадлежность семьи к приличному обществу. Она «освобождала хозяйку от тяжелого физического труда и оставляла ей возможность выполнения организаторской и репрезентационной функции в хозяйстве» [8, с. 14].

Семейные ритуалы уюта

В буржуазную эпоху семья превращается в обитель уюта. Усиление значения для человека того времени закрытого от чужих людей домашнего очага проявилась в переходе из публичного в приватное пространство таких событий, как Рождество или Пасха. Они становятся важными домашними праздниками, собирающими всех членов семьи. Богослужение в церкви и другие традиции отошли на второй план перед семейной встречей, проводимой дома.

Временем уюта и приватности также становятся выходные дни, когда человек может отдохнуть от трудовой деятельности и вынужденного общения с чужими людьми. Выходные воспринимаются как «время для отдыха, когда отсутствует внешнее принуждение. Воскресенье — это день для семьи, для традиционного воскресного обеда, кофе и пирожных, а также обязательной воскресной прогулки» [9, с. 58]. Также и ритуал питья кофе перемещается из публичного в приватное пространство и теперь часто ассоциируется с семейным уютом. Кофе изначально было общественным напитком, который подавался в кофейнях, сопровождая собой разговоры о событиях в области литературы и политики. Однако в XIX веке наслаждение кофе претерпело решающие изменения: он вместо «символа общественной жизни, активности, деловитости превратился в атрибут семейной жизни и домашнего уюта» [3, с. 154].

Произошла демократизация этого напитка, ставшего доступным среднему классу. «Буржуазия стремилась подражать дворянству и переняла культурный образец питья кофе» [10, с. 155]. Тем самым, если раньше наслаждение кофе в XVIII веке могли позволить себе лишь аристократические высшие слои и ему была присуща репрезентативная функция, демонстрация собственного статуса в салоне, то у буржуазии питье кофе превращается в приватное занятие в уютном семейном кругу. Изначально элитарный жизненный стиль стал доступен для более широких слоев населения в развитых странах.

Заключение

Таким образом, уют получает широкое распространение в европейской культуре XIX века, когда в результате процессов массовой индустриализации и урбанизации происходит разделение жизненных сфер на работу и отдых, публичное и приватное пространство. Эпоха модерна открыла ценность малой буржуазной семьи с ее культом интимности и эмоциональности как убежище от тревог и напряжения внешнего мира.

Возникнув в Новое время, феномен уюта и сферы приватности оказали важное влияние на формирование европейских ценностей. Стиль жизни Нового времени, предполагающий наличие защищенного от тревог и невзгод внешнего мира уютного домашнего пространства, сохраняет свое влияние и на сегодняшний день. В обществе, уставшем от бесконечных кризисов и потрясений, человек тянется к уюту родного очага семейной жизни, теплоте общения с родными и близкими.

Литература

1. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. Двенадцать лекций. — М.: Весь Мир, 2008. — 416 с.

2. Лишаев С.А. Уютное место (феномен уюта в эстетике пространства) // Вестник Ленинградского гос. университета им. А.С. Пушкина. — 2010. — № 4. Т. 2. — С. 144-153.

3. Schmidt-Lauber B. Gemütlichkeit: eine kulturwissenschaftliche Annäeherung. — Frankfurt: Campus, 2003. — 257 s.

4. Моретти Ф. Буржуа: между историей и литературой. — М.: Изд-во Института Гайдара, 2014. -264 с.

5. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Макс Вебер. Избранное. — М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2013. — 656 c.

6. Колесникова Т.С. Европейская повседневная культура 19 века // Аналитика культурологии. — 2010. — № 2 URL: http://cyberleninka.rU/article/n/evropeyskaya-povsednevnaya-kultura-19-veka (дата обращения: 03.02.2019)

7. Hall C. The Sweet Delights of Home // A History of Private Life. Vol. IV. From the Fires of Revolution to the Great War (ed. by M. Perrot, P. Aries, G. Duby). — Cambridge: Belknap Press, 1990. — Pp. 47-94.

8. Frevert U., Haupt H.-G. Der Mensch des 19. Jahrhunderts // Der Mensch des 19. Jahrhunderts (hrsg. von U. Frevert, H.-G. Haupt). — Essen: Magnus, 2004. — S. 9-18.

9. Чеснокова Л.В. Концепты немецкой культуры. — Ногинск: Аналитика Родис, 2017. — 432 с.

10. Hirschfelder G. Europäische Esskultur. Geschichte der Ernährung von der Steinzeit bis heute. Frankfurt: Campus Verlag, 2005. — 328 s.

References

1. Habermas YU. Filosofskij diskurs o moderne. Sr

БУРЖУАЗИЯ — информация на портале Энциклопедия Всемирная история

Откуда пошла буржуазия?

Имущественное неравенство людей неизбежно привело к социальному неравенству. Уже в Средневековье появилось деление общества на городское и сельское – на горожан и крестьян.

В эпоху феодализма под буржуазией понимали городских жителей. К XV в. термин «буржуазия» употреблялся уже в значение другого «третьего сословия». Речь шла о податных – верхушке горожан, представленной на Генеральных штатах.

С разложением феодализма буржуазия превратилась в обеспеченную и социально активную часть третьего сословия. Особенно это было характерно для Франции. После Нидерландской буржуазной революции буржуазия инициирует революционные процессы, фактически меняет феодальную власть.

Кто относился к буржуазии?

Буржуазия не была однородна и отличилась по имуществу, средствам производства, политическим правам. Во Франции, Италии, Нидерландах буржуазия Средневековья – это богатые мастера, бедные подмастерья, цеховые рабочие, ростовщики, купцы. Они стремились освободить рынок от средневековых регламентаций и эмансипировать производство и торговлю.

В эпоху Великих географических открытий ускорилось первоначальное накопление капитала, что позволило многим людям начать свободно развивать свое производство. С появлением капитализма расслоение внутри буржуазии возросло. Появляется как крупная буржуазия, владеющая большими капиталами и имуществом, так и мелкая буржуазия, продающая результаты своего труда.

В 1789 г. Франция изменила свое сословное деление, что знаменовало появление деления на буржуазию и народ, уравненные в политических и юридических правах. Но об экономическом равенстве речи не велось. С принятием французской Конституции 1814 г. буржуазия сформировалась в особый класс, под которым понимались граждане, стремящиеся к политическому господству на основании собственного капитала. Ключевой аспект – собственность.

Виды буржуазии

Можно выделить несколько видов буржуазии. В основе положен принцип сферы деятельности и приложения капиталов. Речь идет о:

— промышленной буржуазии;

— торговой буржуазии;

— банковской буржуазии;

— сельской буржуазии.

Можно классифицировать буржуазию также на крупную, среднюю и мелкую. В основе – уровень дохода.

Буржуазия в России

Термин «буржуазия» в России часто переводился как «мещанство»; в настоящее время – предприниматель, эксплуататор.

В Российской империи складывание буржуазии как сословия имело свои особенности. Российские буржуа во многом опирались на поддержку государства, тесно взаимодействовали с дворянским сословием. Для них не было характерно высказыванием самостоятельных политических инициатив, в отличие от стран Европы, где буржуазия шла впереди многих социальных потрясений. Сильные экономические позиции не обеспечивали политического влияния. Эта тенденция сохранялась вплоть до начала XX в. Даже с легализацией политических партий в России буржуазия не включилась массово в политическую борьбу, сохраняя компромисс с чиновничьими кругами и дворянством.

proekty_uchenikov_9a:socialnaja_struktura_rossijskoj_imperii_nachala_xx_veka._lavrenteva_tatjana [ЛИКТ 590]

В России к началу 20 века сосуществовали сословия и классы, поскольку в это время Россия находилась в стадии перехода отфеодального строя,для которого характерно сословное деление, к капиталистическому, для которого было характерно классовое деление общества.

Сословие — это большая общественная группа, обладающая закрепленными в законе или обычае и передаваемыми по наследству правами и обязанностями. Для сословной организации характерна иерархия.

Класс — это большая общественная группа, отличающаяся своим отношением к средствам производства, ролью в общественной организации труда и размерами дохода.

привилегированные	непривилегированные
духовенство	купечество
казачество	крестьянство
дворянство	мещанство

Духовенство

Духовенство — сословие церковнослужителей и священослужителей. В православии и католицизме в духовенство (клир) входят только мужчины. Различают белое духовенство (состоящее из священников, обслуживающих приходские храмы) и чёрное духовенство (монашество). Духовенство составляет три степени священства: диакон, священник (иерей) и епископ (архиерей) ( в православии архиерейство достижимо только для монашествующих). В протестантских церквях отсутствует строгое разделение на духовенство и мирян. Различают должности епископа, пастора и пресвитера, которые, однако, воспринимаются именно как должность, а не сан. Фактически духовенство находилось на службе у государства и большим уважением в обществе не пользовалось.

Дворянство

дворянство — одно из высших сословий феодального общества (наряду с духовенством), обладавшее закрепленными в законе и передаваемыми по наследству привилегиями. Дворяне имели исключительное право на владение землёй и преимущественное право продвижения по службе. В конце 19 века дворянство сохраняло положение политической опоры самодержавия, но слабо вписавшись в капиталистические отношения, перестает быть экономической опорой власти.

Казачество

Казачество — военно-крестьянское сословие. Казаки наделялись землёй за несение военной службы со своим снаряжением, обмундированием, оружием. Большинство казаков были зажиточными и поддерживали существующую власть.В начале XX в. существовало 11 казачьих войск (Донское, Кубанское, Забайкальское и др.). В 1920 г. К. как сословие упразднено. C конца 1980-х гг. происходит возрождение казачьих огранизаций, с начала 1990-х гг. издаются отдельные нормативные акты с целью создать правовую основу возрождающегося казачьего уклада.

Крестьянство

Крестьянство было самым многочисленным сословием 9 более 70%). В конце 19 века для крестьянства было характерно резкое расслоение на зажиточных и основную массу малоземельных и безземельных. В силу консервативного мировозрения революционные идеи были слабо распространены среди крестьян.

Мещанство

Мещанство — средние слои городского населения (мелкие служащие, ремесленники, домашняя прислуга и т.д.) В России до 1917 года — сословие, низший разряд городских обывателей. Мещане относились к податным сословиям, несли рекрутскую и податную повинность, могли подвергаться телесным наказаниям.

Купечество

Купечество — торговое сословие. Оно оказалось наиболее приспособленным к началу капиталистических преобразований. Купечество стало основой для формирования российской буржуазии.Купечество было освобождено от подушной подати, телесных наказаний, а его верхушка и от рекрутчины. Сословный статус купца определял имущественный ценз. С конца XVIII века купечество делилось на три гильдии. Принадлежность к одной из них определялась размерами капитала, с которого купец обязан был выплачивать ежегодно гильдейский взнос в размере 1 % от своего капитала. Это затрудняло доступ в Купечество представителям других слоев населения. За период с начала XIX века и до революции 1917 купечество выросло со 125 тысяч человек мужского пола до 230 тысяч. Однако 70-80 % относилось к третьей гильдии. К началу ХХ века сословные границы купечества потеряли четкость, многие богатые представители купечества получили дворянские титулы и, наоборот, его ряды пополнила часть мещанства и крестьянства.

феодальное общество	капиталистическое общество
помещики	буржуазия
крестьяне	пролетариат

Буржуазия

Буржуазия — класс эксплуататоров, владеющий на правах частной собственности орудиями и средствами производства и извлекающий прибавочную стоимость посредством эксплуатации наемного труда. Мелкая буржуазия — класс мелких собственников, владеющих средствами производства и пользующихся наемным трудом в незначительной степени или совсем не пользующихся им. Буржуазия к началу 20 века становится экономической опорой самодержавия, но была лишена политических прав. Это приводит к тому, что русская буржуазия была сильно политизированна.

Пролетариат

Пролетариат (нем. «Proletariat» от лат. «proletarius» — неимущие) — социальный класс, лишённый собственности на средства производства, для которого основным источником средств для жизни является продажа собственной рабочей силы.
Пролетариат в России был достаточно малочисленным (10%). Для него было характерно резкое расслоение на рабочую аристократию и чернорабочих, уровень жизни которых был крайне низким, а условия труда ужасающими. Наиболее бедные слои пролетариата были крайне революционны.

Помещики

Помещик — дворянин — землевладелец владеющий поместьем, вотчинник в России конца XV — начала XX вв.Изначально служилые люди, «испомещавшиеся», т.е. получавшие в пользование землю (поместье) за государственную службу. Постепенно поместья стали наследственными, с 1714 г. — собственностью П. Октябрьская революция 1917 г. ликвидировала сословие П. и их землевладение.

Крестьяне

Крестьяне (от «христиане») — сельскохозяйственные производители семейно-индивидуального труда, основной класс феодализма, когда большинство крестьянства было превращено в крепостных. Как класс крестьяне оформились в XIV в. Являлись собственность помещика, были лично зависимы от помещика, платили подушную подать, оброк, отрабатывали барщину, месячину, пользовались наделами общинной земли; ограничено право крепостных покупать землю, заключать сделки. Отличались использованием традиционных орудий труда, слабо меняющейся техникой производства, патриархальными порядками, местной замкнутостью, узостью интересов.

В начале царствования Петра I составляли примерно 90% населения России и окончательно утратило личную свободу. Уже в к.XVII в. положение крестьян почти перестало отличаться от положения холопов. При развитии экономики вовлекались в товарно-денежные отношения, что вело к расслоению, выделению фермерских хозяйств, численному сокращению крестьянства, кооперированию труда. В к.XIX в. крестьяне составляли примерно 75% населения страны (ок.половины крестьян — бедняки).

Классы	Сословия
помещики	дворянство
крестьяне	крестьянство
буржуазия	купечество,дворянство, мещанство, крестьянство
пролетариат	мещанство, крестьянство

1. Люмпен-слои (представители какого-либо сословия, не выполняющие обязанности своей соц. группы. ЛЮМПЕН, люмпен-пролетариат (от нем. Lumpen — лохмотья) — деклассированные слои населения (бродяги, нищие, уголовные элементы), порвавшие с производственной деятельностью, отчужденные от собственности, морально опустившиеся. Люмпенизация общества означает увеличение доли этих слоев в населении и распространение психологии люмпенов в условиях социального кризиса.)
2. Маргиналы (люди, не имеющие устойчивой соц. принадлежности)
3. Интеллигенция (особая группа, для которой харрактерен высокий уровень образованности и независимость мышления и суждений)

Буржуазные реформы во второй половине XIX ВЕКА реферат по истории

БУРЖУАЗНЫЕ РЕФОРМЫ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА 1. Отмена крепостного права Вопрос о необходимости отмены крепостного права и проведении преобразований в социально-политической сфере назрел уже в начале XIX века. Россия оставалась к этому времени единственной европейской державой, сохранившей феодально-крепостническую экономику и абсолютную монархию. Эффективность российской экономики в первой половине XIX в. была на порядок ниже, чем в развитых европейских странах, где уже в 30-е годы данного столетия произошло перевооружение промышленных предприятий на паровые двигатели, что привело к резкому повышению производительности труда и утверждению капиталистического уклада. Экономический провал крепостнической России с особой наглядностью проявился в конце царствования Николая I, во время Крымской войны 1853-1856 гг. ., где Россия потерпела жестокое поражение, несмотря на героизм солдат, матросов и офицеров. Парусный флот России на Чёрном море не мог противостоять пароходам европейских держав. Отсутствие железных дорог не позволяло снабжать армию продовольствием и боеприпасами в необходимом количестве. Поражение в Крымской войне показало, что после периода сближения с Европой (XVIII — начало XIX вв.) вновь накопилась отсталость как кадровая, так и техническая. Логика экономических и политических взаимоотношений с капиталистическими державами Европы поставили перед Россией задачу модернизма отсталого общества. Но поражение в войне вызвало также и общественную активность. К решительным переменам подталкивали правительство крестьянские волнения конца 1850-х годов, а также необычные акции, как стремление записаться в армию во время Крымской войны (прошёл слух, что добровольцы получат вольную), или «трезвенное движение», охватившее ряд губерний, когда сельские общества запрещали крестьянам пить вино под угрозой жестокой расправы. После смерти Николая I на престол вступил его сын Алек сандр II (1855-1881) .. Впервые о необходимости отмены крепостного права было официально заявлено Александром II в речи, произнесённой им 30 марта 1856 г. перед представителями московского дворянства.В этом выступлении были произнесены знаменитые слова: «… лучше отменить крепостное право сверху, чем ждать, когда оно само будет отменено снизу». Надо отдать должное этому царю, решившемуся на проведение реформ, перед которыми остановились его предшественники и продолжить которые не смогли его сын (Александр III) и внук (Николай II). Для разработки реформы были созданы губернские комитеты, которыми руководил «Главный комитет по крестьянскому делу». Подготовка реформы заняла около трёх лет. Как видим, подготовка заняла довольно много времени, но тщательность проработки и явилась, вероятно, одной из причин первоначального успеха реформы. Результатом работы комитетов явились следующие основные концепции: освобождение крестьян с землёй без выкупа, освобождение крестьян без земли и освобождение крестьян с землёй, но за выкуп. Последний вариант был положен в основу реформы. Содержание этой реформы излагалось в документах: Общее положение (основные принципы реформы), Местные положения (в которых учитывались особенности отдельных губерний) и Дополнительные правила (в них предусматривался порядок проведения реформы). По общему положению крестьянин признавался лично свободным человеком, наделённым всем комплексом гражданских прав. Он мог предъявить иск и отвечать в суде, владеть движимым и недвижимым имуществом, заниматься торговлей и промыслами. Помещик более не мог ни продавать, ни покупать крестьян, ни запрещать им устраивать свою судьбу по их усмотрению. Личнаязависимость крестьян ликвидировалась полностью. Для определения надела все земли были разделены на три категории: нечерноземные, черноземные и степные. В целом по стране на одного крестьянина приходилось от 1 до 12 десятин (1 десятина = 1 га) земли, а в среднем получалось по 3.3 десятины на крестьянина. В течение двухлетнего срока все помещики и крестьяне должны были составить и подписать Уставную грамоту, в которой определялся размер и характер выделяемой земли. В случае возникновения разногласий по каким-либо вопросам приглашались мировые посредники (из дворян). До выкупа земли крестьянин считался временнообязанным и в Уставной грамоте были точно перечислены его обязанности (оброк, барщина, порядок и сроки его выполнения). В том случае, если крестьянин заключал выкупную сделку и вносил 20% стоимости своего надела, то он становился свободным крестьянином-общинником. После освобождения от помещика крестьяне в большей части России сохраняли зависимость от общины, ибо вся надельная земля считалась принадлежавшей миру — общине. Община распределяла и перераспределяла земли между крестьянами. Передел участков осуществлялся в среднем через 7-12 лет (а кое-где и не производился), преимуществом пользовались хозяйства с большим количеством мужчин-работников. Выпасы и леса находились в общем пользовании. Круговая порука сдерживала выход крестьян из общины. Эта система подверглась изменению лишь в начале XX в. в связи с реформой Столыпина. 16 февраля 1861 г. Государственный совет завершил обсуждение проекта «Положений». 19 февраля (в день восшествия на престол в 1855 г. Александра II) они были подписаны царём и получили силу закона. В тот же день царь подписал и Манифест, возвещавший об освобождении крестьян. «Положения 19 февраля 1861 г.» . распространялись на 45 губерний Европейской России, в которых насчитывалось 22.5 млн. крепостных крестьян, в том числе 1467 тыс. дворовых и 543 тыс. приписанных к частным заводам и фабрикам. Ликвидация феодальных отношений — не единовременный акт 1861 г., а длительный процесс, растянувшийся на несколько десятилетий. Полное освобождение крестьяне получали не сразу с момента обнародования Манифеста и «Положений 19 февраля 1861 г.». В Манифесте объявлялось, что крестьяне в течение двух лет (до 19 февраля 1863 г.) обязаны отбывать те же самые повинности, что и при крепостном праве. Отменялись лишь так называемые добавочные сборы (яйцами, маслом, льном, холстом, шерстью и т.п.), барщина ограничивалась 2 женскими и 3 мужскими днями с тягла в неделю, несколько сокращалась подворная повинность, запрещался перевод крестьян с оброка на барщину и в дворовые. Но и после 1863 г. крестьяне ещё долго находились на положении «временнобязанных», т.е. продолжали нести регламентированные «Положениями» феодальные повинности: платить оброк или выполнять барщину. Завершающим актом в ликвидации феодальных отношений являлся перевод крестьян на выкуп. Перевод крестьян на выкуп являлся завершающим этапом освобождения их от крепостной зависимости. «Положения 19 февраля 1861 г.» никакого окончательного срока прекращения временнообязанного состояния крестьян и перевода их на выкуп не определяли. Только законом 28 декабря 1881 г. устанавливался перевод крестьян на обязательный выкуп, начиная с 1 января 1883 г. К этому времени на временнообязанных отношениях оставалось 15% крестьян. Перевод их на выкуп завершился к 1895 г. Однако этот закон распространялся только на 29 «великороссийских губерний». В Закавказье перевод крестьян на выкуп не был завершён даже к 1917 г. Иначе обстояло дело в 9 губерниях Литвы, Белоруссии и Правобережной Украины, где под влиянием польского восстания 1863 г. и широкого крестьянского движения крестьяне в количестве 2.5 млн. душ мужского пола были переведены на выкуп уже в 1863 г. Здесь были установлены и более льготные по сравнению с остальными губерниями России условия освобождения: возвращены отрезанные от наделов земли, снижены повинности в среднем на 20%. Условия выкупа для большей части крестьян были тяжёлыми. В основу выкупа ставились феодальные повинности, а не действительная, рыночная стоимость земли. Иначе говоря, крестьянам приходилось платить не только за землю, но и потерю помещиком крепостного деятельность земств и контролировалась губернаторами, но местные деятели в большинстве своём работали самоотверженно и приносили немало пользы в своих губерниях. Городская реформа 1870 г. . заменяла сословные городские Думы екатерининских времён выборными органами городского самоуправления, избираемыми на основе цензового избирательного закона. Органами городского самоуправления стали Городские Думы, обладающие распорядительными функциями, и городские управы, наделённые исполнительными полномочиями. Число членов городских дум зависело от количества жителей города. Городская управа состояла из нескольких членов и городского головы. К их компетенции относились: внешнее благоустройство городов, организация рынков, попечение о местной торговле и промышленности, здравоохранении и просвещении. Александром II была проведена военная реформа ., разработанная военным министром П.Милютиным. 1 января 1874 г. был утверждён » Устав о воинской повинности». Вместо рекрутской вводилась всеобщая воинская повинность, которой подлежали все мужчины, достигшие 21 года. Срок действительной службы в сухопутных войсках был равен шести годам, а на флоте — семи. Отслужившие действительную службу зачислялись в запас на оп ределённый срок, а после этого — в ополчение. Для лиц, имевших образование, а также бывших единственными кормильцами в семье, вводились отсрочки. Предусматривались и случаи освобождения от службы (например, по принципиальным положениям той или иной религиозной конфессии). Потребности капиталистического развития страны и расстройство финансов в годы Крымской войны требовали упорядочения финансового дела. Проведение в 60-х годах серии финансо вых реформ . было направлено на централизацию финансового дела и коснулось главным образом аппарата финансового управления. Не была изменена сословная направленность финансовой политики правительства. Основная тяжесть налогов и сборов по-прежнему лежала на податном населении. Сохранилась старая, введённая ещё Петром I, подушная подать для крестьян, мещан, ремесленников. Привилегированные сословия (дворянство, духовенство, купечество) от неё были освобождены. Бывшие помещичьи, удельные и государственные крестьяне несли всю тяжесть оброчных и выкупных платежей — по сути феодальных повинностей. Подушная подать. оброчные и выкупные платежи в 60-70-х годах XIX в. составляли свыше 25% государственных доходов, однако основная часть этих доходов приходилась на косвенные налоги, которые также выплачивало податное население. Более 50% расходов в госбюджете шло на содержание армии и аппарата управления, до 35% — на уплату процентов по государственным долгам, выдачу субсидий и др. Расходы на народное образование, медицину, призрение составляли менее 0.1 госбюджета. Капиталистическое развитие страны, рост промышленности,торговли, сельского хозяйства, транспорта, внедрение в эти отрасли новых технологий требовали расширения народногообразования .. Само осуществление буржуазных реформ в сфере управления, суда, военного дела было невозможно без увеличения числа грамотных людей и расширения числа учебных заведений. Подготовка реформы начального и среднего образованияпродолжалась три года. 14 июня 1864 г. было издано «Положение о начальных народных училищах». По этому положению разрешалось открывать начальные школы как общественным организациям, так и частным лицам, но под контролем уездных и губернских училищных советов. В программу входило преподавание чтения, письма, закона божьего, четырёх правил арифметики и церковного пения. В пореформенной России существовало три типа начальных школ: министерские (учреждённые Министерством народного просвещения), земские (при земствах) и церковно-приходские. 19 ноября 1864 г. был утверждён новый устав гимназий. В него был введён буржуазный принцип формального равенства сословий, но из-за высокой платы обучение фактически было доступно преимущественно выходцам из имущих классов. Гимназии разделялись на классические (гуманитарное образование, изучение классических языков; после них — поступление в университет без экзаменов) и реальные (усиленное изучение математики и естествознания, поступление после них преимущественно в высшие технические учебные заведения). 10 ноября 1862 г. был утверждён устав женских гимназий — значительный шаг в деле просвещения. В 70-х годах было положено начало высшему женскому образованию, открыт ряд женских курсов в Москве, Петербурге, Киеве, Казани. Особую известность получили Бестужевские высшие курсы в Петербурге, дававшие наиболее основательное образование. К реформе высшей школы . правительство приступило в 1861 г. под непосредственным влиянием студенческих волнений. 18 июня 1863 г. был утверждён новый устав, предоставлявший университетам довольно широкую автономию. Реформы просвещения сыграли свою роль в подготовке кадров для молодого российского капитализма, однако уровень неграмотности в стране был и в начале века недопустимо высок. По переписи 1897 г. удельный вес грамотных составлял 22.3% (к 1917 г. — 31.9%). К марту 1881 г. либеральный деятель Лорис-Меликов под готовил проект государственных реформ, содержавший не только программу административных, но и широких экономических преобразований. Намерения привлечь цензовую общественность к подготовке реформ означало стремление правительства расширить свою социальную базу. 28 февраля Александр II подписал «Манифест» о преобразовании Государственного Совета, участии в нём народных представителей, что могло привести к превращению страны в конституционную монархию. Однако 1 марта 1881 г. царь-реформатор был убит бомбой, брошенной Гриневицким. После убийства Александра II его сын Александр III(1881-1894) . заявил о себе как о «железном государе», и с либеральными реформами было покончено. «Манифест» был разорван. Либералы: министр внутренних дел Лорис-Меликов, военный министр Милютин, великий князь Константин ушли в отставку. На их место пришли консерваторы: Победоносцев, Толстой, Катков. Правление Александра III традиционно называется периодом контрреформ, урезавших дарованные прошлым царствованием экономические и политические свободы. Были ограничены городские, земские, цензурные, университетские свободы. 3. Россия в пореформенный период После падения крепостного права Россия быстро превращалась из аграрной страны в аграрно-индустриальную. Развивалась крупная машинная индустрия, возникали новые виды промышленности, складывались районы капиталистического промышленного и сельскохозяйственного производства, создавалась разветвлённая сеть железных дорог, формировался единый капиталистический рынок, происходили важные социальные сдвиги в стране. Для развития капитализма в аграрной России очень показательны те процессы, которые происходили в сельском хозяйс тве .. 50% крестьян в 80-е годы относились к беднякам, а 80% бедняков сдавали свои земли богатым за бесценок. Разложение крестьянства было важным фактором формирования капиталистического рынка и развития капитализма в целом. Неимущее крестьянство создавало рынок рабочей силы как для предпринимательского сельского хозяйства, так и для крупной капиталистической промышленности. Вместе с тем разорённый крестьянин, живший на заработки, приобретал теперь предметы потребления на рынке, чем способствовал росту спроса на предметы потребления. Зажиточная же верхушка предъявляла всё больший спрос на сельскохозяйственные машины, удобрения и пр. Накапливаемые капиталы деревенская верхушка вкладывала в промышленное предпринимательство. Конечно, развитие капитализма в сельском хозяйстве России шло «по-прусски» медленно, сдерживающим фактором было сохраняющееся помещичье землевладение и связанное с этим малоземелье крестьян. Малоземелье, отрезки от крестьянских наделов наиболее ценных и необходимых угодий принуждали крестьянина идти в кабалу к прежнему барину. Оставались ещё и некоторые черты внеэкономического принуждения: круговая порука, телесные наказания, отдача в общественные работы, выполнение установленных законом 1861 г. повинностей в пользу помещика и государства, сословная неполноправность крестьян, наконец, сохранение до начала 80-х годов временнообязанных отношений. В этих условиях феодальная система ведения помещичьего хозяйства не могла исчезнуть сразу. Поэтому в пореформенную эпоху сочетались две формы ренты: отработочная (окрестные крестьяне обрабатывали помещичью землю своим инвентарём за предоставление им в аренду пахотных земель и других угодий) и капиталистическая (наёмные работники обрабатывали землю помещика его инвентарём). Для ведения предпринимательского сельского хозяйства по-капиталистически требовались новые сельскохозяйственные орудия, машины, удобрения, замена старого трёхполья новыми системами земледелия, применение более рациональных систем ведения хозяйства. Такое крупное капиталистическое хозяйство нуждалось в значительных капиталовложениях, знаниях, опыте.Далеко не все помещики могли перестроить своё хозяйство подобным образом. Многие ликвидировали его, закладывали и перезакладывали в кредитных учреждениях. Количество заложенных имений и продаваемых с молотка быстро росло. Заложено помещиками: 1870 г. — 26% помещичьих земель, 1880 — 15%, 1895 40%. Если в 1886 г. за долги было продано 166 помещичьих имений, то в 1893 г. — 2237. Разорялось и ликвидировало свои имения прежде всего мелкое дворянство, которое не могло приспособиться к новым условиям капиталистического рынка. Устойчивее оказались наиболее крупные латифундии. Основная черта пореформенной эволюции сельского хозяйства России состояла в том, что оно принимало всё более торговый, предпринимательский характер. Содержанием этого процесса являлись: 1) превращение земледелия в товарное производство, причём: товаром становились не только продукты земледелия, но и земля и рабочая сила; 2) чёткое определение и углубление наметившейся ранее сельскохозяйственной специализации районов страны. При торговом земледелии выделялся главный рыночный сельскохозяйственный продукт в данном регионе, остальные отрасли сельского хозяйства подчинялись или приспосабливались к производству этого продукта. Важнейшими факторами, обусловливавшими рост торгового земледелия, являлись: рост внутреннего и внешнего рынка; возрастание неземледельческого населения страны в связи с ростом городов, развитием промышленности, торговли и транспорта; интенсивное железнодорожное строительство, втягивавшее в капиталистический рынок самые отдалённые и прежде отсталые регионы страны. К концу XIX в. вследствие усиливавшегося крестьянского малоземелья, что было результатом естественного прироста крестьянского населения при сохранении в прежнем размере надельного землевладения (в результате размеры наделов в расчёте на душу мужского пола сократились почти в 2 раза) аграрный вопрос приобрёл особую остроту. Таким образом, при всей своей прогрессивности аграрные преобразования ещё более обострили социальные противоречия, которые к началу XX века вылились в революционную ситуацию. Отмена крепостного права способствовала быстрой капитализации страны, промышленному развитию. Влияние реформ наразвитие промышленности . начинает сказываться постепенно к 70-м — 80-м годам. К началу 80-х годов XIX века в России в основных сферах промышленного производства машинная техника уже вытеснила ручную, водяное колесо практически вытеснил паровой двигатель. Паровые машины и механические станки завоевали господствующее положение в горнодобывающей, металлообрабатывающей и текстильной отраслях промышленности. Важным показателем промышленного переворота явился бурный рост в 60-е — 70-е годы парового механизированного транспорта. Пореформенная промышленность России производила в основном предметы потребления, однако начиная с 80-х годов растёт удельный вес производства средств производства. В первые пореформенные десятилетия промышленный облик страны определяла лёгкая промышленность, ведущую роль в которой занимала текстильная. Московский, Петербургский и Прибалтийский районы были главными текстильными районами России: здесь сосредотачивалось 75% ткацких станков, 80% мощности паровых машин и 85% рабочих всей текстильной промышленности страны. Другой важнейшей отраслью

Буржуазная социология 19 века | Понятия и категории

БУРЖУАЗНАЯ СОЦИОЛОГИЯ в 19 веке развивалась под влиянием позитивизма Конта и Спенсера в двух параллельных и сначала почти не связанных друг с другом направлениях — теоретическая социология и эмпирические социальные исследования. Теоретическая социология пыталась реконструировать главные фазы исторической эволюции и одновременно описать структуру общества. Однако развитие общества представлялось социологам-позитивистам в виде более или менее прямолинейной эволюции, а структура общества сводилась к механическому соподчинению различных «факторов». В зависимости от того, какой именно стороне общественной жизни придавалось наибольшее значение, в социологии 19 века выделяют несколько различных направлений.

Географическая школа абсолютизировала влияние географической среды и её отдальных компонентов (климат, ландшафт и т. д.). Демографическая школа считала главным фактором общественного развития рост народонаселения. Расово-антропологическая школа интерпретировала общественное развитие в понятиях наследственности, «расового подбора» и борьбы «высших» и «низших» рас. Органическая школа (органицизм) рассматривала общество как подобие живого организма, а социальное расчленение общества — как аналогичное разделению функций между различными органами. Социальный дарвинизм видел источник общественного развития в «борьбе за существование». В конце 19 — начале 20 веков широкое распространение получили различные разновидности психологической социологии — инстинктивизм, бихевиоризм, интроспекционистские объяснения общественной жизни в терминах желаний, чувственных интересов, идей, верований и т. п. Наряду с попытками объяснения общественной жизни в терминах индивидуальной психологии появились теории, выдвигающие на первый план коллективное сознание (Э. Дюркгейм, Е. Де Роберти, Ф. Гиддингс, Ч. Кули), а также сами процессы и формы социального взаимодействия (Ф. Теннис, Г. Зиммель, А. Фиркандт, С. Бугле и др.). Психологическая социология способствовала конституированию социальной психологии и изучению таких вопросов, как общественное мнение, специфика коллективной психологии, соотношение рационального и эмоционального моментов в общественном сознании, механизмы передачи социального опыта, психологические основы и условия формирования социального самосознания индивида и группы. Однако сведение социологии к психологии приводило к игнорированию материальных общественных отношений, их структуры и динамики.

Второй линией развития социологии в 19 веке были эмпирические социальные исследования. Потребность в информации о населении и материальных ресурсах, необходимой для нужд управления, вызвала появление периодических переписей и правительственных обследований. Капиталистическая урбанизация и индустриализация также породили или обострили ряд социальных проблем (бедность, жилищный вопрос и т. д.), изучением которых начали в 18 веке заниматься общественные организации, социальные реформаторы и филантропы. Первые эмпирические социальные исследования (работы английских политических арифметиков 17 века, французских правительственных обследования 17—18 веков) не имели систематического характера. В 19 веке число их быстро возросло. Эти исследования не только ввели в оборот новые факты, но и совершенствовали методы их сбора и анализа. Кетле разработал основы социологической статистики, Ле Пле — монографический метод изучения семейных бюджетов. Появились первые центры социальных исследований — Лондонское статистическое общество, Общество социальной политики в Германии и др. Эмпирические исследования начинают постепенно испытывать нужду в обобщающей теории,   а социологическая  теория — в эмпирической проверке своих положений.

Возникнув на стыке нескольких различных дисциплин и не имея чётко очерченного собственного предмета, социология на первых порах встречала сильную оппозицию со стороны представителей более старых дисциплин (особенно философов и историков) и не вписывалась в систему классического гуманитарного образования. Однако постепенно положение менялось. В конце 19 века социология становится университетской дисциплиной, начинают выходить специальные журналы.

Несмотря на этот рост социологии, её положение оставалось весьма неопределённым. Идеологический кризис, связанный с перерастанием домонополистического капитализма в империализм, революция в физике и кризис механического детерминизма в общенаучном мировоззрении, рост интереса к методологическим вопросам в связи с дальнейшей дифференциацией и специализацией общественных наук, методологический кризис позитивистского эволюционизма, господствовавшего в обществоведении 19 века, и усиление антипозитивистских течений в философии — всё это не могло не повлиять на социологию. Вульгарный механицизм и натурализм позитивистской социологии подверглись резкой критике со стороны неоидеалистических течений, вплоть до полного отрицания права социологии как науки на существование (Дильтей, Кроче). Острая теоретико-методологическая полемика развёртывается и внутри социологии.

Крупнейшие западноевропейские и американские социологи конца 19 — начала 20 веков Теннис, Зиммель, Дюркгейм, М. Вебер, Парето, Веблен ставили одни и те же основные вопросы. Все они ясно понимали, что буржуазное общество переживает кризис и испытывали тревогу по поводу его проблем, решения которых они не видели. Стремясь поднять социологию до уровня объективного, научного знания, они вместе с тем понимали недостаточность для обществоведения естественнонаучных методов. Настаивая на самостоятельности социологии и её отделении от философии, экономики и права, они в то же время анализировали такие философские вопросы, как природа социальной реальности, гносеологическая специфика социального познания, соотношение науки и мировоззрения. Воспринимая кризис буржуазного общества прежде всего как кризис его ценностных систем, они уделяли много внимания изучению норм и ценностей культуры и особенно — религии. При этом историко-эволюционный подход постепенно уступил место структурно-аналитическому, а теоретические построения начали всё теснее связываться с эмпирическим исследованием (например, книга «Самоубийство» Дюркгейма). Но в рамках общей проблематики формируются разные теоретические ориентации. «Социологизм» Дюркгейма, предлагающий рассматривать социальные факты «как вещи», продолжает линию позитивистского объективизма. «Понимающая социология» М. Вебера, стремившаяся расшифровать внутренний смысл социальных действий, связана, напротив, с идеями неокантианства и философии жизни. Функционализм Дюркгейма контрастирует как с исторической ориентацией Вебера, который считает социологические понятия «идеальными типами», необходимыми для упорядочения сложной исторической действительности, так и с подходом Зиммеля, для которого базовым, исходным социальным процессом является межличностное взаимодействие. Важно, что в последней трети 19 века началась активная конфронтация буржуазной социологии с марксизмом как по идеологическим, так и по теоретическим вопросам. Особенно усилился этот процесс после Великой Октябрьской  социалистической революции.

Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия. Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. 1983.

Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии

Оглавление

I. Буржуа и пролетарии

II. Пролетарии и коммунисты

III. Социалистическая и коммунистическая литература

1. Реакционный социализм

а) Феодальный социализм

b) Мелкобуржуазный социализм

с) Немецкий, или «истинный», социализм

2. Консервативный, или буржуазный, социализм

3. Критически-утопический социализм и коммунизм

IV. Отношение коммунистов к различным оппозиционным партиям

Примечания

Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака: папа и царь, Меттерних(1) и Гизо(2), французские радикалы и немецкие полицейские.

Где та оппозиционная партия, которую ее противники, стоящие у власти, не ославили бы коммунистической? Где та оппозиционная партия, которая в свою очередь не бросала бы клеймящего обвинения в коммунизме как более передовым представителям оппозиции, так и своим реакционным противникам?

Два вывода вытекают из этого факта.

Коммунизм признается уже силой всеми европейскими силами.

Пора уже коммунистам перед всем миром открыто изложить свои взгляды, свои цели, свои стремления и сказкам о призраке коммунизма противопоставить манифест самой партии.

С этой целью в Лондоне собрались коммунисты самых различных национальностей и составили следующий «Манифест», который публикуется на английском, французском, немецком, итальянском, фламандском и датском языках.

I. Буржуа и пролетарии(3)

История всех до сих пор существовавших обществ(4) была историей борьбы классов.

Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер(5) и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов.

В предшествующие исторические эпохи мы находим почти повсюду полное расчленение общества на различные сословия, – целую лестницу различных общественных положений. В Древнем Риме мы встречаем патрициев, всадников, плебеев, рабов; в средние века – феодальных господ, вассалов, цеховых мастеров, подмастерьев, крепостных, и к тому же почти в каждом из этих классов – еще особые градации.

Вышедшее из недр погибшего феодального общества современное буржуазное общество не уничтожило классовых противоречий. Оно только поставило новые классы, новые условия угнетения и новые формы борьбы на место старых.

Наша эпоха, эпоха буржуазии, отличается, однако, тем, что она упростила классовые противоречия: общество все более и более раскалывается на два большие враждебные лагеря, на два большие, стоящие друг против друга, класса – буржуазию и пролетариат.

Из крепостных средневековья вышло свободное население первых городов; из этого сословия горожан развились первые элементы буржуазии.

Открытие Америки и морского пути вокруг Африки создало для подымающейся буржуазии новое поле деятельности. Ост-индский и китайский рынки, колонизация Америки, обмен с колониями, увеличение количества средств обмена и товаров вообще дали неслыханный до тех пор толчок торговле, мореплаванию, промышленности и тем самым вызвали в распадавшемся феодальном обществе быстрое развитие революционного элемента.

Прежняя феодальная, или цеховая, организация промышленности более не могла удовлетворить спроса, возраставшего вместе с новыми рынками. Место ее заняла мануфактура. Цеховые мастера были вытеснены промышленным средним сословием; разделение труда между различными корпорациями исчезло, уступив место разделению труда внутри отдельной мастерской.

Но рынки все росли, спрос все увеличивался. Удовлетворить его не могла уже и мануфактура. Тогда пар и машина произвели революцию в промышленности. Место мануфактуры заняла современная крупная промышленность, место промышленного среднего сословия заняли миллионеры-промышленники, предводители целых промышленных армий, современные буржуа.

Крупная промышленность создала всемирный рынок, подготовленный открытием Америки. Всемирный рынок вызвал колоссальное развитие торговли, мореплавания и средств сухопутного сообщения. Это в свою очередь оказало воздействие на расширение промышленности, и в той же мере, в какой росли промышленность, торговля, мореплавание, железные дороги, развивалась буржуазия, она увеличивала свои капиталы и оттесняла на задний план все классы, унаследованные от средневековья.

Мы видим, таким образом, что современная буржуазия сама является продуктом длительного процесса развития, ряда переворотов в способе производства и обмена.

Каждая из этих ступеней развития буржуазии сопровождалась соответствующим политическим успехом. Угнетенное сословие при господстве феодалов, вооруженная и самоуправляющаяся ассоциация в коммуне(6), тут – независимая городская республика, там – третье, податное сословие монархии(7), затем, в период мануфактуры, – противовес дворянству в сословной или в абсолютной монархии и главная основа крупных монархий вообще, наконец, со времени установления крупной промышленности и всемирного рынка, она завоевала себе исключительное политическое господство в современном представительном государстве. Современная государственная власть – это только комитет, управляющий общими делами всего класса буржуазии.

Буржуазия сыграла в истории чрезвычайно революционную роль.

Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его «естественным повелителям», и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного «чистогана». В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли. Словом, эксплуатацию, прикрытую религиозными и политическими иллюзиями, она заменила эксплуатацией открытой, бесстыдной, прямой, черствой.

Буржуазия лишила священного ореола все роды деятельности, которые до тех пор считались почетными и на которые смотрели с благоговейным трепетом. Врача, юриста, священника, поэта, человека науки она превратила в своих платных наемных работников.

Буржуазия сорвала с семейных отношений их трогательно-сентиментальный покров и свела их к чисто денежным отношениям.

Буржуазия показала, что грубое проявление силы в средние века, вызывающее такое восхищение у реакционеров, находило себе естественное дополнение в лени и неподвижности. Она впервые показала, чего может достигнуть человеческая деятельность. Она создала чудеса искусства, но совсем иного рода, чем египетские пирамиды, римские водопроводы и готические соборы; она совершила совсем иные походы, чем переселение народов и крестовые походы.

Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства, не революционизируя, следовательно, производственных отношений, а стало быть, и всей совокупности общественных отношений. Напротив, первым условием существования всех прежних промышленных классов было сохранение старого способа производства в неизменном виде. Беспрестанные перевороты в производстве, непрерывное потрясение всех общественных отношений, вечная неуверенность и движение отличают буржуазную эпоху от всех других. Все застывшие, покрывшиеся ржавчиной отношения, вместе с сопутствующими им, веками освященными представлениями и воззрениями, разрушаются, все возникающие вновь оказываются устарелыми, прежде чем успевают окостенеть. Все сословное и застойное исчезает, все священное оскверняется, и люди приходят, наконец, к необходимости взглянуть трезвыми глазами на свое жизненное положение и свои взаимные отношения.

Потребность в постоянно увеличивающемся сбыте продуктов гонит буржуазию по всему земному шару. Всюду должна она внедриться, всюду обосноваться, всюду установить связи.

Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим. К великому огорчению реакционеров она вырвала из-под ног промышленности национальную почву. Исконные национальные отрасли промышленности уничтожены и продолжают уничтожаться с каждым днем. Их вытесняют новые отрасли промышленности, введение которых становится вопросом жизни для всех цивилизованных наций, – отрасли, перерабатывающие уже не местное сырье, а сырье, привозимое из самых отдаленных областей земного шара, и вырабатывающие фабричные продукты, потребляемые не только внутри данной страны, но и во всех частях света. Вместо старых потребностей, удовлетворявшихся отечественными продуктами, возникают новые, для удовлетворения которых требуются продукты самых отдаленных стран и самых различных климатов. На смену старой местной и национальной замкнутости и существованию за счет продуктов собственного производства приходит всесторонняя связь и всесторонняя зависимость наций друг от друга. Это в равной мере относится как к материальному, так и к духовному производству. Плоды духовной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием. Национальная односторонность и ограниченность становятся все более и более невозможными, и из множества национальных и местных литератур образуется одна всемирная литература.

Буржуазия быстрым усовершенствованием всех орудий производства и бесконечным облегчением средств сообщения вовлекает в цивилизацию все, даже самые варварские, нации. Дешевые цены ее товаров – вот та тяжелая артиллерия, с помощью которой она разрушает все китайские стены и принуждает к капитуляции самую упорную ненависть варваров к иностранцам. Под страхом гибели заставляет она все нации принять буржуазный способ производства, заставляет их вводить у себя так называемую цивилизацию, т. е. становиться буржуа. Словом, она создает себе мир по своему образу и подобию.

Буржуазия подчинила деревню господству города. Она создала огромные города, в высокой степени увеличила численность городского населения по сравнению с сельским и вырвала таким образом значительную часть населения из идиотизма деревенской жизни. Так же как деревню она сделала зависимой от города, так варварские и полуварварские страны она поставила в зависимость от стран цивилизованных, крестьянские народы – от буржуазных народов, Восток – от Запада.

Буржуазия все более и более уничтожает раздробленность средств производства, собственности и населения. Она сгустила население, централизовала средства производства, концентрировала собственность в руках немногих. Необходимым следствием этого была политическая централизация. Независимые, связанные почти только союзными отношениями области с различными интересами, законами, правительствами и таможенными пошлинами, оказались сплоченными в одну нацию, с одним правительством, с одним законодательством, с одним национальным классовым интересом, с одной таможенной границей.

Буржуазия менее чем за сто лет своего классового господства создала более многочисленные и более грандиозные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения, вместе взятые. Покорение сил природы, машинное производство, применение химии в промышленности и земледелии, пароходство, железные дороги, электрический телеграф, освоение для земледелия целых частей света, приспособление рек для судоходства, целые, словно вызванные из-под земли, массы населения, – какое из прежних столетий могло подозревать, что такие производительные силы дремлют в недрах общественного труда!

Итак, мы видели, что средства производства и обмена, на основе которых сложилась буржуазия, были созданы в феодальном обществе. На известной ступени развития этих средств производства и обмена отношения, в которых происходили производство и обмен феодального общества, феодальная организация земледелия и промышленности, одним словом, феодальные отношения собственности, уже перестали соответствовать развившимся производительным силам. Они тормозили производство, вместо того чтобы его развивать. Они превратились в его оковы. Их необходимо было разбить, и они были разбиты.

Место их заняла свободная конкуренция, с соответствующим ей общественным и политическим строем, с экономическим и политическим господством класса буржуазии.

Подобное же движение совершается на наших глазах. Современное буржуазное общество, с его буржуазными отношениями производства и обмена, буржуазными отношениями собственности, создавшее как бы по волшебству столь могущественные средства производства и обмена, походит на волшебника, который не в состоянии более справиться с подземными силами, вызванными его заклинаниями. Вот уже несколько десятилетий история промышленности и торговли представляет собой лишь историю возмущения современных производительных сил против современных производственных отношений, против тех отношений собственности, которые являются условием существования буржуазии и ее господства. Достаточно указать на торговые кризисы, которые, возвращаясь периодически, все более и более грозно ставят под вопрос существование всего буржуазного общества. Во время торговых кризисов каждый раз уничтожается значительная часть не только изготовленных продуктов, но даже созданных уже производительных сил. Во время кризисов разражается общественная эпидемия, которая всем предшествующим эпохам показалась бы нелепостью, – эпидемия перепроизводства. Общество оказывается вдруг отброшенным назад к состоянию внезапно наступившего варварства, как будто голод, всеобщая опустошительная война лишили его всех жизненных средств; кажется, что промышленность, торговля уничтожены, – и почему? Потому, что общество обладает слишком большой цивилизацией, имеет слишком много жизненных средств, располагает слишком большой промышленностью и торговлей. Производительные силы, находящиеся в его распоряжении, не служат более развитию буржуазных отношений собственности; напротив, они стали непомерно велики для этих отношений, буржуазные отношения задерживают их развитие; и когда производительные силы начинают преодолевать эти преграды, они приводят в расстройство все буржуазное общество, ставят под угрозу существование буржуазной собственности. Буржуазные отношения стали слишком узкими, чтобы вместить созданное ими богатство. – Каким путем преодолевает буржуазия кризисы? С одной стороны, путем вынужденного уничтожения целой массы производительных сил, с другой стороны, путем завоевания новых рынков и более основательной эксплуатации старых. Чем же, следовательно? Тем, что она подготовляет более всесторонние и более сокрушительные кризисы и уменьшает средства противодействия им.

Оружие, которым буржуазия ниспровергла феодализм, направляется теперь против самой буржуазии.

Но буржуазия не только выковала оружие, несущее ей смерть; она породила и людей, которые направят против нее это оружие, – современных рабочих, пролетариев .

В той же самой степени, в какой развивается буржуазия, т. е. капитал, развивается и пролетариат, класс современных рабочих, которые только тогда и могут существовать, когда находят работу, а находят ее лишь до тех пор, пока их труд увеличивает капитал. Эти рабочие, вынужденные продавать себя поштучно, представляют собой такой же товар, как и всякий другой предмет торговли, а потому в равной мере подвержены всем случайностям конкуренции, всем колебаниям рынка.

Вследствие возрастающего применения машин и разделения труда, труд пролетариев утратил всякий самостоятельный характер, а вместе с тем и всякую привлекательность для рабочего. Рабочий становится простым придатком машины, от него требуются только самые простые, самые однообразные, легче всего усваиваемые приемы. Издержки на рабочего сводятся поэтому почти исключительно к жизненным средствам, необходимым для его содержания и продолжения его рода. Но цена всякого товара, а следовательно и труда(8), равна издержкам его производства. Поэтому в той же самой мере, в какой растет непривлекательность труда, уменьшается заработная плата. Больше того: в той же мере, в какой возрастает применение машин и разделение труда, возрастает и количество труда, за счет ли увеличения числа рабочих часов, или же вследствие увеличения количества труда, требуемого в каждый данный промежуток времени, ускорения хода машин и т. д.

Современная промышленность превратила маленькую мастерскую патриархального мастера в крупную фабрику промышленного капиталиста. Массы рабочих, скученные на фабрике, организуются по-солдатски. Как рядовые промышленной армии, они ставятся под надзор целой иерархии унтер-офицеров и офицеров. Они – рабы не только класса буржуазии, буржуазного государства, ежедневно и ежечасно порабощает их машина, надсмотрщик и прежде всего сам отдельный буржуа-фабрикант. Эта деспотия тем мелочнее, ненавистнее, она тем больше ожесточает, чем откровеннее ее целью провозглашается нажива.

Чем менее искусства и силы требует ручной труд, т. е. чем более развивается современная промышленность, тем более мужской труд вытесняется женским и детским. По отношению к рабочему классу различия пола и возраста утрачивают всякое общественное значение. Существуют лишь рабочие инструменты, требующие различных издержек в зависимости от возраста и пола.

Когда заканчивается эксплуатация рабочего фабрикантом и рабочий получает, наконец, наличными свою заработную плату, на него набрасываются другие части буржуазии – домовладелец, лавочник, ростовщик и т. п.

Низшие слои среднего сословия: мелкие промышленники, мелкие торговцы и рантье, ремесленники и крестьяне – все эти классы опускаются в ряды пролетариата, частью оттого, что их маленького капитала недостаточно для ведения крупных промышленных предприятий и он не выдерживает конкуренции с более крупными капиталистами, частью потому, что их профессиональное мастерство обесценивается в результате введения новых методов производства. Так рекрутируется пролетариат из всех классов населения.

Пролетариат проходит различные ступени развития. Его борьба против буржуазии начинается вместе с его существованием.

Сначала борьбу ведут отдельные рабочие, потом рабочие одной фабрики, затем рабочие одной отрасли труда в одной местности против отдельного буржуа, который их непосредственно эксплуатирует. Рабочие направляют свои удары не только против буржуазных производственных отношений, но и против самих орудий производства; они уничтожают конкурирующие иностранные товары, разбивают машины, поджигают фабрики, силой пытаются восстановить потерянное положение средневекового рабочего.

На этой ступени рабочие образуют рассеянную по всей стране и раздробленную конкуренцией массу. Сплочение рабочих масс пока является еще не следствием их собственного объединения, а лишь следствием объединения буржуазии, которая для достижения своих собственных политических целей должна, и пока еще может, приводить в движение весь пролетариат. На этой ступени пролетарии борются, следовательно, не со своими врагами, а с врагами своих врагов – с остатками абсолютной монархии, землевладельцами, непромышленными буржуа, мелкими буржуа. Все историческое движение сосредоточивается, таким образом, в руках буржуазии; каждая одержанная в таких условиях победа является победой буржуазии.

Но с развитием промышленности пролетариат не только возрастает численно; он скопляется в большие массы, сила его растет, и он все более ее ощущает. Интересы и условия жизни пролетариата все более и более уравниваются по мере того, как машины все более стирают различия между отдельными видами труда и почти всюду низводят заработную плату до одинаково низкого уровня. Возрастающая конкуренция буржуа между собою и вызываемые ею торговые кризисы ведут к тому, что заработная плата рабочих становится все неустойчивее; все быстрее развивающееся, непрерывное совершенствование машин делает жизненное положение пролетариев все менее обеспеченным; столкновения между отдельным рабочим и отдельным буржуа все более принимают характер столкновений между двумя классами. Рабочие начинают с того, что образуют коалиции(9) против буржуа; они выступают сообща для защиты своей заработной платы. Они основывают даже постоянные ассоциации для того, чтобы обеспечить себя средствами на случай возможных столкновений. Местами борьба переходит в открытые восстания.

Рабочие время от времени побеждают, но эти победы лишь преходящи. Действительным результатом их борьбы является не непосредственный успех, а все шире распространяющееся объединение рабочих. Ему способствуют все растущие средства сообщения, создаваемые крупной промышленностью и устанавливающие связь между рабочими различных местностей. Лишь эта связь и требуется для того, чтобы централизовать многие местные очаги борьбы, носящей повсюду одинаковый характер, и слить их в одну национальную, классовую борьбу. А всякая классовая борьба есть борьба политическая. И объединение, для которого средневековым горожанам с их проселочными дорогами требовались столетия, достигается современными пролетариями, благодаря железным дорогам, в течение немногих лет.

Эта организация пролетариев в класс, и тем самым – в политическую партию, ежеминутно вновь разрушается конкуренцией между самими рабочими. Но она возникает снова и снова, становясь каждый раз сильнее, крепче, могущественнее. Она заставляет признать отдельные интересы рабочих в законодательном порядке, используя для этого раздоры между отдельными слоями буржуазии. Например, закон о десятичасовом рабочем дне в Англии.

Вообще столкновения внутри старого общества во многих отношениях способствуют процессу развития пролетариата. Буржуазия ведет непрерывную борьбу: сначала против аристократии, позднее против тех частей самой же буржуазии, интересы которых приходят в противоречие с прогрессом промышленности, и постоянно – против буржуазии всех зарубежных стран. Во всех этих битвах она вынуждена обращаться к пролетариату, призывать его на помощь и вовлекать его таким образом в политическое движение. Она, следовательно, сама передает пролетариату элементы своего собственного образования(10), т. е. оружие против самой себя.

Далее, как мы видели, прогресс промышленности сталкивает в ряды пролетариата целые слои господствующего класса или, по крайней мере, ставит под угрозу условия их жизни. Они также приносят пролетариату большое количество элементов образования.

Наконец, в те периоды, когда классовая борьба приближается к развязке, процесс разложения внутри господствующего класса, внутри всего старого общества принимает такой бурный, такой резкий характер, что небольшая часть господствующего класса отрекается от него и примыкает к революционному классу, к тому классу, которому принадлежит будущее. Вот почему, как прежде часть дворянства переходила к буржуазии, так теперь часть буржуазии переходит к пролетариату, именно – часть буржуа-идеологов, которые возвысились до теоретического понимания всего хода исторического движения.

Из всех классов, которые противостоят теперь буржуазии, только пролетариат представляет собой действительно революционный класс. Все прочие классы приходят в упадок и уничтожаются с развитием крупной промышленности, пролетариат же есть ее собственный продукт.

Средние сословия: мелкий промышленник, мелкий торговец, ремесленник и крестьянин – все они борются с буржуазией для того, чтобы спасти свое существование от гибели, как средних сословий. Они, следовательно, не революционны, а консервативны. Даже более, они реакционны: они стремятся повернуть назад колесо истории. Если они революционны, то постольку, поскольку им предстоит переход в ряды пролетариата, поскольку они защищают не свои настоящие, а свои будущие интересы, поскольку они покидают свою собственную точку зрения для того, чтобы встать на точку зрения пролетариата.

Люмпен-пролетариат, этот пассивный продукт гниения самых низших слоев старого общества, местами вовлекается пролетарской революцией в движение, но в силу всего своего жизненного положения он гораздо более склонен продавать себя для реакционных козней.

Жизненные условия старого общества уже уничтожены в жизненных условиях пролетариата. У пролетария нет собственности; его отношение к жене и детям не имеет более ничего общего с буржуазными семейными отношениями; современный промышленный труд, современное иго капитала, одинаковое как в Англии, так и во Франции, как в Америке, так и в Германии, стерли с него всякий национальный характер. Законы, мораль, религия – все это для него не более как буржуазные предрассудки, за которыми скрываются буржуазные интересы.

Все прежние классы, завоевав себе господство, стремились упрочить уже приобретенное ими положение в жизни, подчиняя все общество условиям, обеспечивающим их способ присвоения. Пролетарии же могут завоевать общественные производительные силы, лишь уничтожив свой собственный нынешний способ присвоения, а тем самым и весь существовавший до сих пор способ присвоения в целом. У пролетариев нет ничего своего, что надо было бы им охранять, они должны разрушить все, что до сих пор охраняло и обеспечивало частную собственность.

Все до сих пор происходившие движения были движениями меньшинства или совершались в интересах меньшинства. Пролетарское движение есть самостоятельное движение огромного большинства в интересах огромного большинства. Пролетариат, самый низший слой современного общества, не может подняться, не может выпрямиться без того, чтобы при этом не взлетела на воздух вся возвышающаяся над ним надстройка из слоев, образующих официальное общество.

Если не по содержанию, то по форме борьба пролетариата против буржуазии является сначала борьбой национальной. Пролетариат каждой страны, конечно, должен сперва покончить со своей собственной буржуазией.

Описывая наиболее общие фазы развития пролетариата, мы прослеживали более или менее прикрытую гражданскую войну внутри существующего общества вплоть до того пункта, когда она превращается в открытую революцию, и пролетариат основывает свое господство посредством насильственного ниспровержения буржуазии.

Все доныне существовавшие общества основывались, как мы видели, на антагонизме между классами угнетающими и угнетенными. Но, чтобы возможно было угнетать какой-либо класс, необходимо обеспечить условия, при которых он мог бы влачить, по крайней мере, свое рабское существование. Крепостной в крепостном состоянии выбился до положения члена коммуны так же, как мелкий буржуа под ярмом феодального абсолютизма выбился до положения буржуа. Наоборот, современный рабочий с прогрессом промышленности не поднимается, а все более опускается ниже условий существования своего собственного класса. Рабочий становится паупером, и пауперизм растет еще быстрее, чем население и богатство. Это ясно показывает, что буржуазия неспособна оставаться долее господствующим классом общества и навязывать всему обществу условия существования своего класса в качестве регулирующего закона. Она неспособна господствовать, потому что неспособна обеспечить своему рабу даже рабского уровня существования, потому что вынуждена дать ему опуститься до такого положения, когда она сама должна его кормить, вместо того чтобы кормиться за его счет. Общество не может более жить под ее властью, т. е. ее жизнь несовместима более с обществом.

Основным условием существования и господства класса буржуазии является накопление богатства в руках частных лиц, образование и увеличение капитала. Условием существования капитала является наемный труд. Наемный труд держится исключительно на конкуренции рабочих между собой. Прогресс промышленности, невольным носителем которого является буржуазия, бессильная ему сопротивляться, ставит на место разъединения рабочих конкуренцией революционное объединение их посредством ассоциации. Таким образом, с развитием крупной промышленности из-под ног буржуазии вырывается сама основа, на которой она производит и присваивает продукты. Она производит прежде всего своих собственных могильщиков. Ее гибель и победа пролетариата одинаково неизбежны.

II. Пролетарии и коммунисты

В каком отношении стоят коммунисты к пролетариям вообще?

Коммунисты не являются особой партией, противостоящей другим рабочим партиям.

У них нет никаких интересов, отдельных от интересов всего пролетариата в целом.

Они не выставляют никаких особых(11) принципов, под которые они хотели бы подогнать пролетарское движение.

Коммунисты отличаются от остальных пролетарских партий лишь тем, что, с одной стороны, в борьбе пролетариев различных наций они выделяют и отстаивают общие, не зависящие от национальности интересы всего пролетариата; с другой стороны, тем, что на различных ступенях развития, через которые проходит борьба пролетариата с буржуазией, они всегда являются представителями интересов движения в целом.

Коммунисты, следовательно, на практике являются самой решительной, всегда побуждающей к движению вперед(12) частью рабочих партий всех стран, а в теоретическом отношении у них перед остальной массой пролетариата преимущество в понимании условий, хода и общих результатов пролетарского движения.

Ближайшая цель коммунистов та же, что и всех остальных пролетарских партий: формирование пролетариата в класс, ниспровержение господства буржуазии, завоевание пролетариатом политической власти.

Теоретические положения коммунистов ни в какой мере не основываются на идеях, принципах, выдуманных или открытых тем или другим обновителем мира.

Они являются лишь общим выражением действительных отношений происходящей классовой борьбы, выражением совершающегося на наших глазах исторического движения. Уничтожение ранее существовавших отношений собственности не является чем-то присущим исключительно коммунизму.

Все отношения собственности были подвержены постоянной исторической смене, постоянным историческим изменениям.

Например, французская революция отменила феодальную собственность, заменив ее собственностью буржуазной.

Отличительной чертой коммунизма является не отмена собственности вообще, а отмена буржуазной собственности.

Но современная буржуазная частная собственность есть последнее и самое полное выражение такого производства и присвоения продуктов, которое держится на классовых антагонизмах, на эксплуатации одних другими.(13)

В этом смысле коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности.

Нас, коммунистов, упрекали в том, что мы хотим уничтожить собственность, лично приобретенную, добытую своим трудом, собственность, образующую основу всякой личной свободы, деятельности и самостоятельности.

Заработанная, благоприобретенная, добытая своим трудом собственность! Говорите ли вы о мелкобуржуазной, мелкокрестьянской собственности, которая предшествовала собственности буржуазной? Нам нечего ее уничтожать, развитие промышленности ее уничтожило и уничтожает изо дня в день.

Или, быть может, вы говорите о современной буржуазной частной собственности?

Но разве наемный труд, труд пролетария, создает ему собственность? Никоим образом. Он создает капитал, т. е. собственность, эксплуатирующую наемный труд, собственность, которая может увеличиваться лишь при условии, что она порождает новый наемный труд, чтобы снова его эксплуатировать. Собственность в ее современном виде движется в противоположности между капиталом и наемным трудом. Рассмотрим же обе стороны этой противоположности.

Быть капиталистом – значит занимать в производстве не только чисто личное, но и общественное положение. Капитал – это коллективный продукт и может быть приведен в движение лишь совместной деятельностью многих членов общества, а в конечном счете – только совместной деятельностью всех членов общества.

Итак, капитал – не личная, а общественная сила.

Следовательно, если капитал будет превращен в коллективную, всем членам общества принадлежащую, собственность, то это не будет превращением личной собственности в общественную. Изменится лишь общественный характер собственности. Она потеряет свой классовый характер.

Перейдем к наемному труду.

Средняя цена наемного труда есть минимум заработной платы, т. е. сумма жизненных средств, необходимых для сохранения жизни рабочего как рабочего. Следовательно, того, что наемный рабочий присваивает в результате своей деятельности, едва хватает для воспроизводства его жизни. Мы вовсе не намерены уничтожить это личное присвоение продуктов труда, служащих непосредственно для воспроизводства жизни, присвоение, не оставляющее никакого избытка, который мог бы создать власть над чужим трудом. Мы хотим уничтожить только жалкий характер такого присвоения, когда рабочий живет только для того, чтобы увеличивать капитал, и живет лишь постольку, поскольку этого требуют интересы господствующего класса.

В буржуазном обществе живой труд есть лишь средство увеличивать накопленный труд. В коммунистическом обществе накопленный труд – это лишь средство расширять, обогащать, облегчать жизненный процесс рабочих.

Таким образом, в буржуазном обществе прошлое господствует над настоящим, в коммунистическом обществе – настоящее над прошлым. В буржуазном обществе капитал обладает самостоятельностью и индивидуальностью, между тем как трудящийся индивидуум лишен самостоятельности и обезличен.

И уничтожение этих отношений буржуазия называет упразднением личности и свободы! Она права. Действительно, речь идет об упразднении буржуазной личности, буржуазной самостоятельности и буржуазной свободы.

Под свободой, в рамках нынешних буржуазных производственных отношений, понимают свободу торговли, свободу купли и продажи.

Но с падением торгашества падет и свободное торгашество. Разговоры о свободном торгашестве, как и все прочие высокопарные речи наших буржуа о свободе, имеют вообще смысл лишь по отношению к несвободному торгашеству, к порабощенному горожанину средневековья, а не по отношению к коммунистическому уничтожению торгашества, буржуазных производственных отношений и самой буржуазии.

Вы приходите в ужас от того, что мы хотим уничтожить частную собственность. Но в вашем нынешнем обществе частная собственность уничтожена для девяти десятых его членов; она существует именно благодаря тому, что не существует для девяти десятых. Вы упрекаете нас, следовательно, в том, что мы хотим уничтожить собственность, предполагающую в качество необходимого условия отсутствие собственности у огромного большинства общества.

Одним словом, вы упрекаете нас в том, что мы хотим уничтожить вашу собственность. Да, мы действительно хотим это сделать.

С того момента, когда нельзя будет более превращать труд в капитал, в деньги, в земельную ренту, короче – в общественную силу, которую можно монополизировать, т. е. с того момента, когда личная собственность не сможет более превращаться в буржуазную собственность, – с этого момента, заявляете вы, личность уничтожена.

Вы сознаетесь, следовательно, что личностью вы не признаете никого, кроме буржуа, т. е. буржуазного собственника. Такая личность действительно должна быть уничтожена.

Коммунизм ни у кого не отнимает возможности присвоения общественных продуктов, он отнимает лишь возможность посредством этого присвоения порабощать чужой труд.

Выдвигали возражение, будто с уничтожением частной собственности прекратится всякая деятельность и воцарится всеобщая леность.

В таком случае буржуазное общество должно было бы давно погибнуть от лености, ибо здесь тот, кто трудится, ничего не приобретает, а тот, кто приобретает, не трудится. Все эти опасения сводятся к тавтологии, что нет больше наемного труда, раз не существует больше капитала.

Все возражения, направленные против коммунистического способа присвоения и производства материальных продуктов, распространяются также на присвоение и производство продуктов умственного труда. Подобно тому как уничтожение классовой собственности представляется буржуа уничтожением самого производства, так и уничтожение классового образования для него равносильно уничтожению образования вообще.

Образование, гибель которого он оплакивает, является для громадного большинства превращением в придаток машины.

Но не спорьте с нами, оценивая при этом отмену буржуазной собственности с точки зрения ваших буржуазных представлений о свободе, образовании, праве и т. д. Ваши идеи сами являются продуктом буржуазных производственных отношений и буржуазных отношений собственности, точно так же как ваше право есть лишь возведенная в закон воля вашего класса, воля, содержание которой определяется материальными условиями жизни вашего класса.

Ваше пристрастное представление, заставляющее вас превращать свои производственные отношения и отношения собственности из отношений исторических, преходящих в процессе развития производства, в вечные законы природы и разума, вы разделяете со всеми господствовавшими прежде и погибшими классами. Когда заходит речь о буржуазной собственности, вы не смеете более понять того, что кажется вам понятным в отношении собственности античной или феодальной.

Уничтожение семьи! Даже самые крайние радикалы возмущаются этим гнусным намерением коммунистов.

На чем основана современная, буржуазная семья? На капитале, на частной наживе. В совершенно развитом виде она существует только для буржуазии; но она находит свое дополнение в вынужденной бессемейности пролетариев и в публичной проституции.

Буржуазная семья естественно отпадает вместе с отпадением этого ее дополнения, и обе вместе исчезнут с исчезновением капитала.

Или вы упрекаете нас в том, что мы хотим прекратить эксплуатацию детей их родителями? Мы сознаемся в этом преступлении.

Но вы утверждаете, что, заменяя домашнее воспитание общественным, мы хотим уничтожить самые дорогие для человека отношения.

А разве ваше воспитание не определяется обществом? Разве оно не определяется общественными отношениями, в которых вы воспитываете, не определяется прямым или косвенным вмешательством общества через школу и т. д.? Коммунисты не выдумывают влияния общества на воспитание; они лишь изменяют характер воспитания, вырывают его из-под влияния господствующего класса.

Буржуазные разглагольствования о семье и воспитании, о нежных отношениях между родителями и детьми внушают тем более отвращения, чем более разрушаются все семейные связи в среде пролетариата благодаря развитию крупной промышленности, чем более дети превращаются в простые предметы торговли и рабочие инструменты.

Но вы, коммунисты, хотите ввести общность жен, – кричит нам хором вся буржуазия.

Буржуа смотрит на свою жену как на простое орудие производства. Он слышит, что орудия производства предполагается предоставить в общее пользование, и, конечно, не может отрешиться от мысли, что и женщин постигнет та же участь.

Он даже и не подозревает, что речь идет как раз об устранении такого положения женщины, когда она является простым орудием производства.

Впрочем, нет ничего смешнее высокоморального ужаса наших буржуа по поводу мнимой официальной общности жен у коммунистов. Коммунистам нет надобности вводить общность жен, она существовала почти всегда.

Наши буржуа, не довольствуясь тем, что в их распоряжении находятся жены и дочери их рабочих, не говоря уже об официальной проституции, видят особое наслаждение в том, чтобы соблазнять жен друг у друга.

Буржуазный брак является в действительности общностью жен. Коммунистам можно было бы сделать упрек разве лишь в том, будто они хотят ввести вместо лицемерно-прикрытой общности жен официальную, открытую. Но ведь само собой разумеется, что с уничтожением нынешних производственных отношений исчезнет и вытекающая из них общность жен, т. е. официальная и неофициальная проституция.

Далее, коммунистов упрекают, будто они хотят отменить отечество, национальность.

Рабочие не имеют отечества. У них нельзя отнять то, чего у них нет. Так как пролетариат должен прежде всего завоевать политическое господство, подняться до положения национального класса(14), конституироваться как нация, он сам пока еще национален, хотя совсем не в том смысле, как понимает это буржуазия.

Национальная обособленность и противоположности народов все более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни.

Господство пролетариата еще более ускорит их исчезновение. Соединение усилий, по крайней мере цивилизованных стран, есть одно из первых условий освобождения пролетариата.

В той же мере, в какой будет уничтожена эксплуатация одного индивидуума другим, уничтожена будет и эксплуатация одной нации другой.

Вместе с антагонизмом классов внутри наций падут и враждебные отношения наций между собой.

Обвинения против коммунизма, выдвигаемые с религиозных, философских и вообще идеологических точек зрения, не заслуживают подробного рассмотрения.

Нужно ли особое глубокомыслие, чтобы понять, что вместо с условиями жизни людей, с их общественными отношениями, с их общественным бытием изменяются также и их представления, взгляды и понятия, – одним словом, их сознание?

Что же доказывает история идей, как не то, что духовное производство преобразуется вместе с материальным? Господствующими идеями любого времени были всегда лишь идеи господствующего класса.

Говорят об идеях, революционизирующих все общество; этим выражают лишь тот факт, что внутри старого общества образовались элементы нового, что рука об руку с разложением старых условий жизни идет и разложение старых идей.

Когда древний мир клонился к гибели, древние религии были побеждены христианской религией. Когда христианские идеи в XVIII веке гибли под ударом просветительных идей, феодальное общество вело свой смертный бой с революционной в то время буржуазией. Идеи свободы совести и религии выражали в области знания лишь господство свободной конкуренции.

«Но», скажут нам, «религиозные, моральные, философские, политические, правовые идеи и т. д., конечно, изменялись в ходе исторического развития. Религия же, нравственность, философия, политика, право всегда сохранялись в этом беспрерывном изменении.

К тому же существуют вечные истины, как свобода, справедливость и т. д., общие всем стадиям общественного развития. Коммунизм же отменяет вечные истины, он отменяет религию, нравственность, вместо того чтобы обновить их; следовательно, он противоречит всему предшествовавшему ходу исторического развития».

К чему сводится это обвинение? История всех доныне существовавших обществ двигалась в классовых противоположностях, которые в разные эпохи складывались различно.

Но какие бы формы они ни принимали, эксплуатация одной части общества другою является фактом, общим всем минувшим столетиям. Неудивительно поэтому, что общественное сознание всех веков, несмотря на все разнообразие и все различия, движется в определенных общих формах, в формах сознания, которые вполне исчезнут лишь с окончательным исчезновением противоположности классов.

Коммунистическая революция есть самый решительный разрыв с унаследованными от прошлого отношениями собственности; неудивительно, что в ходе своего развития она самым решительным образом порывает с идеями, унаследованными от прошлого.

Оставим, однако, возражения буржуазии против коммунизма. Мы видели уже выше, что первым шагом в рабочей революции является превращение пролетариата в господствующий класс, завоевание демократии.

Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. е. пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил.

Это может, конечно, произойти сначала лишь при помощи деспотического вмешательства в право собственности и в буржуазные производственные отношения, т. е. при помощи мероприятий, которые экономически кажутся недостаточными и несостоятельными, но которые в ходе движения перерастают самих себя(15) и неизбежны как средство для переворота во всем способе производства.

Эти мероприятия будут, конечно, различны в различных странах.

Однако в наиболее передовых странах могут быть почти повсеместно применены следующие меры:

1. Экспроприация земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов.

2. Высокий прогрессивный налог.

3. Отмена права наследования.

4. Конфискация имущества всех эмигрантов и мятежников.

5. Централизация кредита в руках государства посредством национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией.

6. Централизация всего транспорта в руках государства.

7. Увеличение числа государственных фабрик, орудий производства, расчистка под пашню и улучшение земель по общему плану.

8. Одинаковая обязательность труда для всех, учреждение промышленных армий, в особенности для земледелия.

9. Соединение земледелия с промышленностью, содействие постепенному устранению различия между городом и деревней.(16)

10. Общественное и бесплатное воспитание всех детей. Устранение фабричного труда детей в современной его форме. Соединение воспитания с материальным производством и т. д.

Когда в ходе развития исчезнут классовые различия и все производство сосредоточится в руках ассоциации индивидов, тогда публичная власть потеряет свой политический характер. Политическая власть в собственном смысле слова – это организованное насилие одного класса для подавления другого. Если пролетариат в борьбе против буржуазии непременно объединяется в класс, если путем революции он превращает себя в господствующий класс и в качестве господствующего класса силой упраздняет старые производственные отношения, то вместе с этими производственными отношениями он уничтожает условия существования классовой противоположности, уничтожает классы вообще, а тем самым и свое собственное господство как класса.

На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех.

III. Социалистическая и коммунистическая литература

1. Реакционный социализм

а) Феодальный социализм

Французская и английская аристократия по своему историческому положению была призвана к тому, чтобы писать памфлеты против современного буржуазного общества. Во французской июльской революции 1830 г. и в английском движении в пользу парламентской реформы ненавистный выскочка еще раз нанес ей поражение. О серьезной политической борьбе не могло быть больше и речи. Ей оставалась только литературная борьба. Но и в области литературы старые фразы времен Реставрации(17) стали уже невозможны. Чтобы возбудить сочувствие, аристократия должна была сделать вид, что она уже не заботится о своих собственных интересах и составляет свой обвинительный акт против буржуазии только в интересах эксплуатируемого рабочего класса. Она доставляла себе удовлетворение тем, что сочиняла пасквили на своего нового властителя и шептала ему на ухо более или менее зловещие пророчества.

Так возник феодальный социализм: наполовину похоронная песнь – наполовину пасквиль, наполовину отголосок прошлого – наполовину угроза будущего, подчас поражающий буржуазию в самое сердце своим горьким, остроумным, язвительным приговором, но всегда производящий комическое впечатление полной неспособностью понять ход современной истории.

Аристократия размахивала нищенской сумой пролетариата как знаменем, чтобы повести за собою народ. Но всякий раз, когда он следовал за нею, он замечал на ее заду старые феодальные гербы и разбегался с громким и непочтительным хохотом.

Разыгрыванием этой комедии занималась часть французских легитимистов и «Молодая Англия».(18)

Если феодалы доказывают, что их способ эксплуатации был иного рода, чем буржуазная эксплуатация, то они забывают только, что они эксплуатировали при совершенно других, теперь уже отживших, обстоятельствах и условиях. Если они указывают, что при их господстве не существовало современного пролетариата, то забывают, что как раз современная буржуазия была необходимым плодом их общественного строя.

Впрочем, они столь мало скрывают реакционный характер своей критики, что их главное обвинение против буржуазии именно в том и состоит, что при ее господстве развивается класс, который взорвет на воздух весь старый общественный порядок.

Они гораздо больше упрекают буржуазию в том, что она порождает революционный пролетариат, чем в том, что она порождает пролетариат вообще.

Поэтому в политической практике они принимают участие во всех насильственных мероприятиях против рабочего класса, а в обыденной жизни, вопреки всей своей напыщенной фразеологии, не упускают случая подобрать золотые яблоки(19) и променять верность, любовь, честь на барыш от торговли овечьей шерстью, свекловицей и водкой.(20)

Подобно тому как поп всегда шел рука об руку с феодалом, поповский социализм идет рука об руку с феодальным.

Нет ничего легче, как придать христианскому аскетизму социалистический оттенок. Разве христианство не ратовало тоже против частной собственности, против брака, против государства? Разве оно не проповедовало вместо этого благотворительность и нищенство, безбрачие и умерщвление плоти, монастырскую жизнь и церковь? Христианский социализм – это лишь святая вода, которою поп кропит озлобление аристократа.

b) Мелкобуржуазный социализм

Феодальная аристократия – не единственный ниспровергнутый буржуазией класс, условия жизни которого в современном буржуазном обществе ухудшались и отмирали. Средневековое сословие горожан и сословие мелких крестьян были предшественниками современной буржуазии. В странах, менее развитых в промышленном и торговом отношении, класс этот до сих пор еще прозябает рядом с развивающейся буржуазией.

В тех странах, где развилась современная цивилизация, образовалась – и как дополнительная часть буржуазного общества постоянно вновь образуется – новая мелкая буржуазия, которая колеблется между пролетариатом и буржуазией. Но конкуренция постоянно сталкивает принадлежащих к этому классу лиц в ряды пролетариата, и они начинают уже видеть приближение того момента, когда с развитием крупной промышленности они совершенно исчезнут как самостоятельная часть современного общества и в торговле, промышленности и земледелии будут замещены надзирателями и наемными служащими.

В таких странах, как Франция, где крестьянство составляет гораздо более половины всего населения, естественно было появление писателей, которые, становясь на сторону пролетариата против буржуазии, в своей критике буржуазного строя прикладывали к нему мелкобуржуазную и мелкокрестьянскую мерку и защищали дело рабочих с мелкобуржуазной точки зрения. Так возник мелкобуржуазный социализм. Сисмонди(21) стоит во главе этого рода литературы не только во Франции, но и в Англии.

Этот социализм прекрасно умел подметить противоречия в современных производственных отношениях. Он разоблачил лицемерную апологетику экономистов. Он неопровержимо доказал разрушительное действие машинного производства и разделения труда, концентрацию капиталов и землевладения, перепроизводство, кризисы, неизбежную гибель мелких буржуа и крестьян, нищету пролетариата, анархию производства, вопиющее неравенство в распределении богатства, истребительную промышленную войну наций между собой, разложение старых нравов, старых семейных отношений и старых национальностей.

Но по своему положительному содержанию этот социализм стремится или восстановить старые средства производства и обмена, а вместе с ними старые отношения собственности и старое общество, или – вновь насильственно втиснуть современные средства производства и обмена в рамки старых отношений собственности, отношений, которые были уже ими взорваны и необходимо должны были быть взорваны. В обоих случаях он одновременно и реакционен и утопичен.

Цеховая организация промышленности и патриархальное сельское хозяйство – вот его последнее слово.

В дальнейшем своем развитии направление это вылилось в трусливое брюзжание.(22)

с) Немецкий, или «истинный», социализм

Социалистическая и коммунистическая литература Франции, возникшая под гнетом господствующей буржуазии и являющаяся литературным выражением борьбы против этого господства, была перенесена в Германию в такое время, когда буржуазия там только что начала свою борьбу против феодального абсолютизма.

Немецкие философы, полуфилософы и любители красивой фразы жадно ухватились за эту литературу, позабыв только, что с перенесением этих сочинений из Франции в Германию туда не были одновременно перенесены и французские условия жизни. В немецких условиях французская литература утратила все непосредственное практическое значение и приняла вид чисто литературного течения. Она должна была приобрести характер досужего мудрствования об осуществлении человеческой сущности. Так, требования первой французской революции для немецких философов XVIII века имели смысл лишь как требования «практического разума» вообще, а проявления воли революционной французской буржуазии в их глазах имели значение законов чистой воли, воли, какой она должна быть, истинно человеческой воли.

Вся работа немецких литераторов состояла исключительно в том, чтобы примирить новые французские идеи со своей старой философской совестью или, вернее, в том, чтобы усвоить французские идеи со своей философской точки зрения.

Это усвоение произошло таким же образом, каким вообще усваивают чужой язык, путем перевода.

Известно, что на манускриптах, содержавших классические произведения языческой древности, монахи поверх текста писали нелепые жизнеописания католических святых. Немецкие литераторы поступили с нечестивой французской литературой как раз наоборот. Под французский оригинал они вписали свою философскую чепуху. Например, под французскую критику денежных отношений они вписали «отчуждение человеческой сущности», под французскую критику буржуазного государства – «упразднение господства Абстрактно-Всеобщего» и т. д.

Это подсовывание под французские теории своей философской фразеологии они окрестили «философией действия», «истинным социализмом», «немецкой наукой социализма», «философским обоснованием социализма» и т. д.

Французская социалистическо-коммунистическая литература была таким образом совершенно выхолощена. И так как в руках немца она перестала выражать борьбу одного класса против другого, то немец был убежден, что он поднялся выше «французской односторонности», что он отстаивает, вместо истинных потребностей, потребность в истине, а вместо интересов пролетариата – интересы человеческой сущности, интересы человека вообще, человека, который не принадлежит ни к какому классу и вообще существует не в действительности, а в туманных небесах философской фантазии.

Этот немецкий социализм, считавший свои беспомощные ученические упражнения столь серьезными и важными и так крикливо их рекламировавший, потерял мало-помалу свою педантическую невинность.

Борьба немецкой, особенно прусской, буржуазии против феодалов и абсолютной монархии – одним словом либеральное движение – становилась все серьезнее.

«Истинному» социализму представился, таким образом, желанный случай противопоставить политическому движению социалистические требования, предавать традиционной анафеме либерализм, представительное государство, буржуазную конкуренцию, буржуазную свободу печати, буржуазное право, буржуазную свободу и равенство и проповедовать народной массе, что в этом буржуазном движении она не может ничего выиграть, но, напротив, рискует все потерять. Немецкий социализм весьма кстати забывал, что французская критика, жалким отголоском которой он был, предполагала современное буржуазное общество с соответствующими ему материальными условиями жизни и соответственной политической конституцией, т. е. как раз все те предпосылки, о завоевании которых в Германии только еще шла речь.

Немецким абсолютным правительствам, с их свитой попов, школьных наставников, заскорузлых юнкеров и бюрократов, он служил кстати подвернувшимся пугалом против угрожающе наступавшей буржуазии.

Он был подслащенным дополнением к горечи плетей и ружейных пуль, которыми эти правительства усмиряли восстания немецких рабочих.

Если «истинный» социализм становился таким образом оружием в руках правительств против немецкой буржуазии, то он и непосредственно служил выражением реакционных интересов, интересов немецкого мещанства. В Германии действительную общественную основу существующего порядка вещей составляет мелкая буржуазия, унаследованная от XVI века и с того времени постоянно вновь появляющаяся в той или иной форме.

Сохранение ее равносильно сохранению существующего в Германии порядка вещей. От промышленного и политического господства буржуазии она со страхом ждет своей верной гибели, с одной стороны, вследствие концентрации капитала, с другой – вследствие роста революционного пролетариата. Ей казалось, что «истинный» социализм одним выстрелом убивает двух зайцев. И «истинный» социализм распространялся как зараза.

Вытканный из умозрительной паутины, расшитый причудливыми цветами красноречия, пропитанный слезами слащавого умиления, этот мистический покров, которым немецкие социалисты прикрывали пару своих тощих «вечных истин», только увеличивал сбыт их товара среди этой публики.

Со своей стороны, немецкий социализм все более понимал свое призвание быть высокопарным представителем этого мещанства.

Он провозгласил немецкую нацию образцовой нацией, а немецкого мещанина – образцом человека. Каждой его низости он придавал сокровенный, возвышенный социалистический смысл, превращавший ее в нечто ей совершенно противоположное. Последовательный до конца, он открыто выступал против «грубо-разрушительного» направления коммунизма и возвестил, что сам он в своем величественном беспристрастии стоит выше всякой классовой борьбы. За весьма немногими исключениями все, что циркулирует в Германии в качестве якобы социалистических и коммунистических сочинений, принадлежит к этой грязной, расслабляющей литературе.(23)

2. Консервативный, или буржуазный, социализм

Известная часть буржуазии желает излечить общественные недуги для того, чтобы упрочить существование буржуазного общества.

Сюда относятся экономисты, филантропы, поборники гуманности, радетели о благе трудящихся классов, организаторы благотворительности, члены обществ покровительства животным, основатели обществ трезвости, мелкотравчатые реформаторы самых разнообразных видов. Этот буржуазный социализм разрабатывался даже в целые системы.

В качестве примера приведем «Философию нищеты» Прудона.(24)

Буржуа-социалисты хотят сохранить условия существования современного общества, но без борьбы и опасностей, которые неизбежно из них вытекают. Они хотят сохранить современное общество, однако, без тех элементов, которые его революционизируют и разлагают. Они хотели бы иметь буржуазию без пролетариата. Тот мир, в котором господствует буржуазия, конечно, кажется ей самым лучшим из миров. Буржуазный социализм разрабатывает это утешительное представление в более или менее цельную систему. Приглашая пролетариат осуществить его систему и войти в новый Иерусалим, он в сущности требует только, чтобы пролетариат оставался в теперешнем обществе, но отбросил свое представление о нем, как о чем-то ненавистном.

Другая, менее систематическая, но более практическая форма этого социализма стремилась к тому, чтобы внушить рабочему классу отрицательное отношение ко всякому революционному движению, доказывая, что ему может быть полезно не то или другое политическое преобразование, а лишь изменение материальных условий жизни, экономических отношений. Однако под изменением материальных условий жизни этот социализм понимает отнюдь не уничтожение буржуазных производственных отношений, осуществимое только революционным путем, а административные улучшения, осуществляемые на почве этих производственных отношений, следовательно, ничего не изменяющие в отношениях между капиталом и наемным трудом, в лучшем же случае – лишь сокращающие для буржуазии издержки ее господства и упрощающие ее государственное хозяйство.

Самое подходящее для себя выражение буржуазный социализм находит только тогда, когда превращается в простой ораторский оборот речи.

Свободная торговля! в интересах рабочего класса; покровительственные пошлины! в интересах рабочего класса; одиночные тюрьмы! в интересах рабочего класса – вот последнее, единственно сказанное всерьез, слово буржуазного социализма.

Социализм буржуазии заключается как раз в утверждении, что буржуа являются буржуа, – в интересах рабочего класса.

3. Критически-утопический социализм и коммунизм

Мы не говорим здесь о той литературе, которая во всех великих революциях нового времени выражала требования пролетариата (сочинения Бабёфа(25) и т. д.).

Первые попытки пролетариата непосредственно осуществить свои собственные классовые интересы во время всеобщего возбуждения, в период ниспровержения феодального общества, неизбежно терпели крушение вследствие неразвитости самого пролетариата, а также вследствие отсутствия материальных условий его освобождения, так как эти условия являются лишь продуктом буржуазной эпохи. Революционная литература, сопровождавшая эти первые движения пролетариата, по своему содержанию неизбежно является реакционной. Она проповедует всеобщий аскетизм и грубую уравнительность.

Собственно социалистические и коммунистические системы, системы Сен-Симона(26), Фурье(27), Оуэна(28) и т. д., возникают в первый, неразвитый период борьбы между пролетариатом и буржуазией, изображенный нами выше (см. «Буржуазия и пролетариат»).

Изобретатели этих систем, правда, видят противоположность классов, так же как и действие разрушительных элементов внутри самого господствующего общества. Но они не видят на стороне пролетариата никакой исторической самодеятельности, никакого свойственного ему политического движения.

Так как развитие классового антагонизма идет рука об руку с развитием промышленности, то они точно так же не могут еще найти материальных условий освобождения пролетариата и ищут такой социальной науки, таких социальных законов, которые создали бы эти условия.

Место общественной деятельности должна занять их личная изобретательская деятельность, место исторических условий освобождения – фантастические условия, место постепенно подвигающейся вперед организации пролетариата в класс – организация общества по придуманному ими рецепту. Дальнейшая история всего мира сводится для них к пропаганде и практическому осуществлению их общественных планов.

Правда, они сознают, что в этих своих планах защищают главным образом интересы рабочего класса как наиболее страдающего класса. Только в качестве этого наиболее страдающего класса и существует для них пролетариат.

Однако неразвитая форма классовой борьбы, а также их собственное положение в жизни приводят к тому, что они считают себя стоящими высоко над этим классовым антагонизмом. Они хотят улучшить положение всех членов общества, даже находящихся в самых лучших условиях. Поэтому они постоянно апеллируют ко всему обществу без различия и даже преимущественно – к господствующему классу. По их мнению, достаточно только понять их систему, чтобы признать ее самым лучшим планом самого лучшего из возможных обществ.

Они отвергают поэтому всякое политическое, и в особенности всякое революционное, действие; они хотят достигнуть своей цели мирным путем и пытаются посредством мелких и, конечно, не удающихся опытов, силой примера проложить дорогу новому общественному евангелию.

Это фантастическое описание будущего общества возникает в то время, когда пролетариат еще находится в очень неразвитом состоянии и представляет себе поэтому свое собственное положение еще фантастически, оно возникает из первого исполненного предчувствий порыва пролетариата к всеобщему преобразованию общества.

Но в этих социалистических и коммунистических сочинениях содержатся также и критические элементы. Эти сочинения нападают на все основы существующего общества. Поэтому они дали в высшей степени ценный материал для просвещения рабочих. Их положительные выводы насчет будущего общества, например, уничтожение противоположности между городом и деревней(29), уничтожение семьи, частной наживы, наемного труда, провозглашение общественной гармонии, превращение государства в простое управление производством, – все эти положения выражают лишь необходимость устранения классовой противоположности, которая только что начинала развиваться и была известна им лишь в ее первичной бесформенной неопределенности. Поэтому и положения эти имеют еще совершенно утопический характер.

Значение критически-утопического социализма и коммунизма стоит в обратном отношении к историческому развитию. По мере того как развивается и принимает все более определенные формы борьба классов, это фантастическое стремление возвыситься над ней, это преодоление ее фантастическим путем лишается всякого практического смысла и всякого теоретического оправдания. Поэтому, если основатели этих систем и были во многих отношениях революционны, то их ученики всегда образуют реакционные секты. Они крепко держатся старых воззрений своих учителей, невзирая на дальнейшее историческое развитие пролетариата. Поэтому они последовательно стараются вновь притупить классовую борьбу и примирить противоположности. Они все еще мечтают об осуществлении, путем опытов, своих общественных утопий, об учреждении отдельных фаланстеров, об основании внутренних колоний(30), об устройстве маленькой Икарии(31) – карманного издания нового Иерусалима, – и для сооружения всех этих воздушных замков вынуждены обращаться к филантропии буржуазных сердец и кошельков. Они постепенно опускаются в категорию описанных выше реакционных или консервативных социалистов, отличаясь от них лишь более систематическим педантизмом и фанатической верой в чудодейственную силу своей социальной науки.

Вот почему они с ожесточением выступают против всякого политического движения рабочих, вызываемого, по их мнению, лишь слепым неверием в новое евангелие.

Оуэнисты в Англии и фурьеристы во Франции выступают – первые против чартистов, вторые против реформистов.(32)

IV. Отношение коммунистов к различным оппозиционным партиям

После того, что было сказано в разделе II, понятно отношение коммунистов к сложившимся уже рабочим партиям, т. е. их отношение к чартистам в Англии и к сторонникам аграрной реформы в Северной Америке.

Коммунисты борются во имя ближайших целей и интересов рабочего класса, но в то же время в движении сегодняшнего дня они отстаивают и будущность движения. Во Франции, в борьбе против консервативной и радикальной буржуазии, коммунисты примыкают к социалистическо-демократической партии(33), не отказываясь тем не менее от права относиться критически к фразам и иллюзиям, проистекающим из революционной традиции.

В Швейцарии они поддерживают радикалов, не упуская, однако, из виду, что эта партия состоит из противоречивых элементов, частью из демократических социалистов во французском стиле, частью из радикальных буржуа.

Среди поляков коммунисты поддерживают партию, которая ставит аграрную революцию условием национального освобождения, ту самую партию, которая вызвала краковское восстание 1846 года.

В Германии, поскольку буржуазия выступает революционно, коммунистическая партия борется вместе с ней против абсолютной монархии, феодальной земельной собственности и реакционного мещанства.

Но ни на минуту не перестает она вырабатывать у рабочих возможно более ясное сознание враждебной противоположности между буржуазией и пролетариатом, чтобы немецкие рабочие могли сейчас же использовать общественные и политические условия, которые должно принести с собой господство буржуазии, как оружие против нее же самой, чтобы, сейчас же после свержения реакционных классов в Германии, началась борьба против самой буржуазии.

На Германию коммунисты обращают главное свое внимание потому, что она находится накануне буржуазной революции, потому, что она совершит этот переворот при более прогрессивных условиях европейской цивилизации вообще, с гораздо более развитым пролетариатом, чем в Англии XVII и во Франции XVIII столетия. Немецкая буржуазная революция, следовательно, может быть лишь непосредственным прологом пролетарской революции.

Одним словом, коммунисты повсюду поддерживают всякое революционное движение, направленное против существующего общественного и политического строя.

Во всех этих движениях они выдвигают на первое место вопрос о собственности, как основной вопрос движения, независимо от того, принял ли он более или менее развитую форму.

Наконец, коммунисты повсюду добиваются объединения и соглашения между демократическими партиями всех стран.

Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир.

ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!

Примечания

1. Меттерних (Metternich), Клеменс, князь (1773—1859) – австрийский государственный деятель и дипломат, министр иностранных дел (1809—1821) и канцлер (1821—1848), ярый реакционер, один из организаторов Священного союза.

2. Гизо (Guizot), Франсуа Пьер Гийом (1787—1874) – французский буржуазный историк и государственный деятель, с 1840 по 1848 г. фактически руководил внутренней и внешней политикой, выражал интересы крупной финансовой буржуазии.

3. Под буржуазией понимается класс современных капиталистов, собственников средств общественного производства, применяющих наемный труд. Под пролетариатом понимается класс современных наемных рабочих, которые, будучи лишены своих собственных средств производства, вынуждены, для того чтобы жить, продавать свою рабочую силу. (Примечание Энгельса к английскому изданию 1888 г.)

4. То есть воя история, дошедшая до нас в письменных источниках. В 1847 г. предистория общества, общественная организация, предшествовавшая всей писаной истории, почти совсем еще не была известна. За истекшее с тех пор время Гакстгаузен (Гакстгаузен (Haxthausen), Август (1792—1866) – прусский чиновник и писатель, автор работы, посвященной описанию остатков общинного строя в земельных отношениях России, по политическим взглядам реакционер-крепостник) открыл общинную собственность на землю в России, Маурер (Маурер (Maurer), Георг Людвиг (1790—1872) – немецкий буржуазный историк, исследователь общественного строя древней и средневековой Германии) доказал, что она была общественной основой, послужившей исходным пунктом исторического развития всех германских племен, и постепенно выяснилось, что сельская община с общим владением землей является или являлась в прошлом повсюду первобытной формой общества, от Индии до Ирландии. Внутренняя организация этого первобытного коммунистического общества, в ее типической форме, была выяснена Морганом (Морган (Morgan), Льюис Генри (1818—1881) – выдающийся американский ученый, этнограф, археолог и историк первобытного общества, стихийный материалист), увенчавшим дело своим открытием истинной сущности рода и его положения в племени . С разложением этой первобытной общины начинается расслоение общества на особые и в конце концов антагонистические классы. Я попытался проследить этот процесс разложения в работе «Der Ursprung der Familie, des Privateigentums und des Staats», 2. Aufl., Stuttgart, 1886 [«Происхождение семьи, частной собственности и государства», 2-е изд., Штутгарт, 1886]. (Примечание Энгельса к английскому изданию 1888 г.)

5. Цеховой мастер – это полноправный член цеха, мастер внутри цеха, а не старшина его. (Примечание Энгельса к английскому изданию 1888 г.)

6. «Коммунами» назывались во Франции нарождавшиеся города даже до того времени, когда они отвоевали у своих феодальных владык и господ местное самоуправление и политические права «третьего сословия». Вообще говоря, здесь в качестве типичной страны экономического развития буржуазии взята Англия, в качестве типичной страны ее политического развития – Франция. (Примечание Энгельса к английскому изданию 1888 г.)

Коммуна – так называли горожане Италии в Франции свою городскую общину, после того как они откупили или отвоевали у своих феодальных господ первые права самоуправления. (Примечание Энгельса к немецкому изданию 1890 г.)

7. В английском издании 1888 г., редактированном Энгельсом, после слов «независимая городская республика» вставлены слова: «(как в Италии и Германии)», а после слов «третье, податное сословие монархии» – «(как во Франции)». Ред .

8. В трудах более позднего времени Маркс и Энгельс употребляли вместо понятий «стоимость труда», «цена труда» более точные понятия, введенные Марксом, – «стоимость рабочей силы», «цена рабочей силы».

9. В английском издании 1888 г. после слова «коалиции» вставлено: «(профессиональные союзы)». Ред .

10. В английском издании 1888 г. вместо слов «элементы своего собственного образования» напечатано: «элементы своего собственного политического и общего образования». Ред .

11. В английском издании 1888 г. вместо «особых» сказано «сектантских». Ред .

12. В английском издании 1888 г. вместо слов «всегда побуждающей к движению вперед» напечатано: «самой передовой». Ред .

13. В английском издании 1888 г. вместо слов «эксплуатации одних другими» напечатано: «эксплуатации большинства меньшинством». Ред .

14. В английском издании 1888 г. вместо слов «подняться до положения национального класса» напечатано: «подняться до положения ведущего класса нации». Peд .

15. В английском издании 1888 г. после слов «перерастают самих себя» добавлено: «делают необходимыми дальнейшие атаки на старый общественный строй». Ред .

16. В издании 1848 г. – «противоположности между городом и деревней». В издании 1872 г. и в последующих немецких изданиях слово «противоположности» было заменено словом «различия». В английском издании 1888 г. вместо слов «содействие постепенному устранению различия между городом и деревней» напечатано: «постепенное устранение различия между городом и деревней путем более равномерного распределения населения по всей стране». Ред .

17. Имеется в виду не английская Реставрация 1660—1689 гг., а французская Реставрация 1814—1830 годов. (Примечание Энгельса к английскому изданию 1888 г.)

18. Французские легитимисты – сторонники свергнутой в 1830 г. династии Бурбонов, представлявшей интересы крупного наследственного землевладения. В борьбе против господствующей династии Орлеанов, опиравшейся на финансовую аристократию и крупную буржуазию, часть легитимистов нередко прибегала к социальной демагогии, выставляя себя защитниками трудящихся от эксплуататоров буржуа.

«Молодая Англия» – группа английских политических деятелей и литераторов, принадлежавших к партии тори; образовалась в начале 40-х годов XIX века. Выражая недовольство земельной аристократии усилением экономического и политического могущества буржуазии, деятели «Молодой Англии» прибегали к демагогическим приемам, чтобы подчинить своему влиянию рабочий класс и использовать его в своей борьбе против буржуазии.

Взгляды представителей этих групп охарактеризованы К. Марксом и Ф. Энгельсом в «Манифесте Коммунистической партии» как феодальный социализм.

(Примечание 32 к работе Ф. Энгельса «Конституционный вопрос в Германии», опубликованной в этом же томе Собрания сочинений, с. 42–60.)

19. В английском издании 1888 г. после слов «золотые яблоки» вставлено: «падающие с древа промышленности». Ред .

20. Это относится главным образом к Германии, где земельная аристократия и юнкерство ведут хозяйство на большей части своих земель за собственный счет через управляющих и вдобавок являются крупными владельцами свеклосахарных и винокуренных заводов. Более богатые английские аристократы до этого еще не дошли; но они тоже знают, как можно возмещать падение ренты, предоставляя свое имя учредителям более или менее сомнительных акционерных компаний. (Примечание Энгельса к английскому изданию 1888 г.)

21. Сисмонди (Sismondi), Жан Шарль Леонар Симонд де (1773—1842) – швейцарский экономист, мелкобуржуазный критик капитализма.

22. В английском издании 1888 г. вместо слов: «В дальнейшем своем развитии направление это вылилось в трусливое брюзжание», напечатано: «В конце концов, когда неопровержимые исторические факты заставили исчезнуть всякие следы упоительного действия иллюзий, эта форма социализма вылилась в жалкое брюзжание». Ред .

23. Революционная буря 1848 г. унесла все это гнусное направление и отбила охоту у его носителей спекулировать социализмом. Главным представителем и классическим типом этого направления является г-н Карл Грюн (Грюн (Grűn), Карл (1817—1887) – немецкий мелкобуржуазный публицист, в середине 40-х годов один из представителей «истинного социализма»).

. (Примечание Энгельса к немецкому изданию 1890 г.)

24. Прудон (Proudhon) Пьер Жозеф (1809—1865) – французский публицист, вульгарный экономист и социолог, идеолог мелкой буржуазии, один из родоначальников анархизма.

25. Бабёф (Babeuf), Гракх (настоящее имя Франсуа Ноэль) (1760—1797) – французский революционер, выдающийся представитель утопического уравнительного коммунизма, организатор заговора «равных».

26. Сен-Симон (Saint-Simon), Анри (1760—1825) – великий французский социалист-утопист.

27. Фурь е (Fourier), Шарль (1772—1837) – великий французский социалист-утопист.

28. Оуэн (Owen), Роберт (1771—1858) – великий английский социалист-утопист.

29. В английском издании 1888 г. это место сформулировано так: «Предлагаемые ими практические мероприятия, например, уничтожение различия между городом и деревней». Ред .

30. Home-colonies (колониями внутри страны) Оуэн называл свои образцовые коммунистические общества. Фаланстерами назывались общественные дворцы, которые проектировал Фурье. Икарией называлась утопически-фантастическая страна, коммунистические учреждения которой описывал Кабе. (Примечание Энгельса к немецкому изданию 1890 г.)

31. Фаланстерами назывались социалистические колонии, которые проектировал Фурье; Икарией Кабе (Кабе (Cabet), Этьенн (1788—1856) – французский публицист, видный представитель мирного утопического коммунизма, автор книги «Путешествие в Икарию») называл свою утопическую страну, а позднее свою коммунистическую колонию в Америке. (Примечание Энгельса к английскому изданию 1888 г.)

32. Реформисты – речь идет о сторонниках газеты «Reforme» («Реформа»), выступавших за установление республики и проведение демократических и социальных реформ.

(Примечание 31 к работе Ф. Энгельса «Конституционный вопрос в Германии», опубликованной в этом же томе Собрания сочинений, с. 42–60.)

33. Эта партия была тогда представлена в парламенте Ледрю-Ролленом Ледрю-Роллен (Ledru-Rollin) Александр Огюст (1807—1874) – французский публицист и политический деятель, один из вождей мелкобуржуазных демократов, редактор газеты «Reforme», в 1848 г. – член временного правительства.

, в литературе – Луи Бланом (Блан (Blanc) Луи (1811—1882) – французский мелкобуржуазный социалист и историк, деятель революции 1848—1849 гг., стоявший на позициях соглашательства с буржуазией), в ежедневной печати – газетой «Reforme». Придуманным ими названием – социалистическо-демократическая – они обозначали ту часть демократической или республиканской партии, которая была более или менее окрашена в социалистический цвет. (Примечание Энгельса к английскому изданию 1888 г.)

Называвшая себя социалистическо-демократической партия во Франции была представлена в политической жизни Ледрю-Ролленом, в литературе Луи Бланом; таким образом, она, как небо от земли, отличалась от современной немецкой социал-демократии. (Примечание Энгельса к немецкому изданию 1890 г.)

Версия для печати

истории Европы | Резюме, войны, идеи и колониализм

История Европы , история европейских народов и культур с доисторических времен до наших дней. Европа — термин более двусмысленный, чем большинство географических выражений. Его этимология сомнительна, как и физическая протяженность обозначенной им области. Его западные границы кажутся четко очерченными береговой линией, но положение Британских островов остается неоднозначным. Посторонним они явно кажутся частью Европы.Однако для многих британцев и некоторых ирландцев «Европа» означает континентальную Европу. На юге Европа заканчивается на северном берегу Средиземного моря. Однако для Римской империи это было mare nostrum («наше море»), внутреннее море, а не граница. Даже сейчас некоторые задаются вопросом, является ли Мальта или Кипр европейским островом. Наибольшая неопределенность находится на востоке, где естественные границы, как известно, неуловимы. Если Уральские горы обозначают восточную границу Европы, то где они лежат к югу от них? Можно ли, например, считать Астрахань европейской? Вопросы имеют не только географическое значение.

Британская викторина

Европейская история: факт или вымысел?

Евро был введен в 1999 году? Были ли норманны потомками викингов? В этой викторине по европейской истории отсортируйте факты от вымысла и евро от Нерона.

Эти вопросы приобрели новое значение, поскольку Европа стала больше, чем просто географическим выражением.После Второй мировой войны много слышали о «европейской идее». По сути, это означало идею европейского единства, сначала ограниченного Западной Европой, но к началу 1990-х годов, казалось бы, в конечном итоге способной охватить также Центральную и Восточную Европу.

Единство в Европе — древний идеал. В некотором смысле это было неявно прообразом Римской империи. В средние века его несовершенно воплотили сначала империя Карла Великого, а затем Священная Римская империя и Римско-католическая церковь.Позже ряд политических теоретиков предложили планы Европейского союза, и Наполеон Бонапарт и Адольф Гитлер пытались объединить Европу завоеванием.

Однако только после Второй мировой войны европейские государственные деятели начали искать пути мирного объединения Европы на основе равенства вместо господства одной или нескольких великих держав. У них было четыре мотива: предотвратить дальнейшие войны в Европе, в частности, примирить Францию ​​и Германию и помочь сдержать агрессию со стороны других; отказаться от протекционизма и политики «разорения соседа», которые практиковались в период между войнами; соответствовать политическому и экономическому влиянию новых мировых сверхдержав, но на гражданской основе; и начать цивилизовать международные отношения путем введения общих правил и институтов, которые будут определять и продвигать общие интересы Европы, а не национальные интересы составляющих ее государств.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

В основе этой политики лежит убежденность в том, что у европейцев больше общего, чем разделяет их, особенно в современном мире. По сравнению с другими континентами, Западная Европа небольшая и чрезвычайно разнообразная, разделенная реками и горами и изрезанная бухтами и ручьями. Он также густонаселен — мозаика из разных народов с множеством языков. В очень широком смысле и неадекватно его народы можно разделить на нордические, альпийские или кельтские и средиземноморские, а большинство их языков классифицировать как романские или германские.В этом смысле европейцы в основном разделяют свое разнообразие; и, возможно, именно это сделало их такими энергичными и воинственными. Несмотря на то, что плодородные почвы и умеренный климат являются уникальными для них, они давно зарекомендовали себя воинственными. Последовательные волны вторжения, в основном с востока, сменялись столетиями соперничества и конфликтов как внутри Европы, так и за рубежом. Многие поля Европы были полями сражений, а многие европейские города, как говорят, были построены на костях.

Тем не менее, европейцы также были в авангарде интеллектуальных, социальных и экономических усилий.Как мореплаватели, исследователи и колонисты в течение долгого времени они доминировали над большей частью остального мира и оставляли на нем отпечаток своих ценностей, своих технологий, своей политики и даже своей одежды. Они также экспортировали и национализм, и оружие.

Затем, в 20 веке, Европа была близка к самоубийству. Первая мировая война унесла жизни более 8 миллионов европейцев, Вторая мировая война — более 18 миллионов в битвах, бомбардировках и систематическом нацистском геноциде — не говоря уже о 30 миллионах погибших в других местах.

Войны оставили не только погибших, но и стойкие раны, как психологические, так и физические. Но в то время как Первая мировая война обострила национализм и идеологический экстремизм в Европе, Вторая мировая война имела почти противоположный эффект. Обгоревший ребенок боится огня; и Европа сильно обгорела. Спустя пять лет после окончания войны министр иностранных дел Франции Роберт Шуман по инициативе Жана Моне предложил Германии первый практический шаг к европейскому единству, и канцлер Западной Германии Конрад Аденауэр согласился.Среди других участников этого первого шага были государственные деятели Альсиде Де Гаспери и Поль-Анри Спаак. Все, кроме Моне, были людьми из лингвистических и политических границ Европы — Шуман из Лотарингии, Аденауэр из Рейнской области, Де Гаспери из северной Италии, Спак из двуязычной Бельгии. Таким образом, разнообразие Европы способствовало развитию ее стремления к объединению.

В статье рассматривается история европейского общества и культуры. Для обсуждения физической и человеческой географии континента см. Европа. Для историй отдельных стран, см. конкретных статей по названию. Статьи, посвященные конкретным темам европейской истории, включают Византийскую империю; Степь; Первая Мировая Война; и Вторая мировая война. Что касается жизней выдающихся европейских деятелей, см. конкретных биографий по именам, например, Карла Великого, Эразма и Бисмарка. Связанные темы обсуждаются в таких статьях, как статьи о религии (например, кельтская религия, греческая религия, германская религия, христианство и иудаизм), литературе (например, кельтская религия; греческая религия; германская религия; христианство; иудаизм).g., английская литература, скандинавская литература и русская литература) и изобразительное искусство (например, живопись, история; и музыка, история).

Мировая буржуазия | Издательство Принстонского университета

В то время как девятнадцатый век был описан как золотой век европейской буржуазии, появление среднего класса и буржуазной культуры ни в коем случае не происходило исключительно в Европе. Global Bourgeoisie исследует рост среднего класса во всем мире в эпоху империи.Этот знаковый сборник эссе, объединяющий выдающихся ученых, сравнивает формирование среднего класса в различных регионах, выделяет различия и сходства и оценивает степень, в которой рост буржуазии был связан с растущим обменом идеями и товарами. Авторы статьи указывают, что средний класс с самого начала, даже в Европе, был результатом международных связей и запутанностей.

Очерки сгруппированы в шесть тематических разделов: политическая история формирования среднего класса, влияние имперского правления на колониальный средний класс, роль капитализма, влияние религии, препятствия на пути среднего класса за пределами западного и колониальный мир и, наконец, размышления о создании буржуазных культур и глобальной социальной истории.Помещая создание общества среднего класса в исторический контекст, эта книга показывает, как триумф или дестабилизация буржуазных ценностей может сформировать либеральный мировой порядок.

Глобальная буржуазия безвозвратно меняет понимание того, как возник важный социальный класс.

Кристоф Деджунг — профессор современной истории Бернского университета. Дэвид Мотадель — адъюнкт-профессор международной истории Лондонской школы экономики и политических наук. Юрген Остерхаммель — почетный профессор современной и новейшей истории в университете Констанца.

«Эта увлекательная книга предлагает читателям подлинную глобальную историю социальной стратификации и классовой структуры. Обязательно к прочтению», — Томас Пикетти, автор книги « Капитал в XXI веке».

«Эта первая сравнительная история мировой буржуазии, эта tour de force открывает новые горизонты наиболее влиятельного социального класса современной эпохи.Перенося нас в мир китайских текстильных промышленников, османских торговцев, буржуазных мусульман в Берлине и бенгальских экономических элит, среди прочего, авторы показывают, как в девятнадцатом и двадцатом веках возникла связанная, но иерархическая буржуазия. Эта веха в книге демонстрирует большие перспективы глобальной социальной истории », — Свен Бекерт, Гарвардский университет

«Средние классы уже давно изучаются в их собственном национальном контексте. Эта богатая коллекция эрудированных, проницательных эссе знаменует собой радикальный отход от этой традиции, создавая глобальную историю этих классов.Он уделяет пристальное внимание имперским и вселенским связям, не сглаживая никаких исторических особенностей. Название этой книги — не пустая провокация, она приглашает и помогает читателям сосредоточиться на общем настроении среднего класса. Своевременное вмешательство », — Дипеш Чакрабарти, Чикагский университет

.

«Аргументы и содержание этого захватывающего и революционного отредактированного тома новы и оригинальны. Взгляд на Европу, Северную Америку, Африку, Ближний Восток, Южную Америку, Индийский субконтинент и Восточную Азию, Глобальная буржуазия. и диапазон действительно впечатляет.Эта книга заинтересует историков, занимающихся классовой, имперской и буржуазной культурой, глобальной и транснациональной историей, региональными исследованиями и девятнадцатым веком », — Гарет Керлесс, Университет Эксетера

« Global Bourgeoisie дает сравнительный взгляд на средний класс и буржуазные культуры, возникшие в девятнадцатом веке. Исследуя их взаимосвязи, различия и сходства, это оригинальное руководство дает глубокий взгляд изнутри на различные части мира.»- Анжелика Эппле, Билефельдский университет

«Эта амбициозная книга привлечет широкий круг читателей, и не только среди тех, кто интересуется мировой историей. Специалисты во многих регионах мира найдут работу, имеющую отношение к их стипендии, и извлекут пользу из многочисленных сравнений этой книги и подходов к формированию классов.» — Гарри Либерсон, Иллинойский университет, Урбана-Шампейн,

Буржуазная революция — обзор

3.2 Сокращение и расширение: буржуазия и средние классы в девятнадцатом и двадцатом веках

В процессе формирования современной буржуазии некоторые группы ремесленников и торговцев, которые ранее принадлежали к инклюзивной городской среде. буржуазии, были экономически маргинализованы и социально обесценены.Напротив, образованная буржуазия, торговцы и предприниматели, принадлежащие к этническим и конфессиональным меньшинствам, и сельские промышленники получили новые права и статус. В Англии концепция «среднего класса» служила для мобилизации деловых людей, промышленников и владельцев шахт из провинций в контексте движения за реформу избирательной системы 1832 года. Она помогла объединить в единую группу всех тех, кто еще не сделал этого. имели право голосовать за нижнюю палату и чувствовали, что ими пренебрегает верхний средний класс (лондонские оптовики и финансисты, аристократические землевладельцы).С 1830-х годов в Англии, как и на европейском континенте, начала проявляться взаимосвязь между политическими, социальными и юридическими правами, которыми обладала буржуазия (Koselleck et al. 1991). Этот набор прав рассматривался буржуазными философами и социальными теоретиками как сама основа политической добродетели в хорошо организованном обществе. В течение девятнадцатого века в Европе и США представления о «буржуазном» или «среднем классе» мужчины стали тесно связаны с концепцией политически обеспеченного «гражданина» ( citoyen , Staatsbürger ).В тех частях Центральной и Восточной Европы, где политические права граждан оставались ограниченными, собственники и образованные люди часто разделяли политическую власть на местном уровне. Поселки и поселения, в которых до Первой мировой войны действовали различные законы о голосовании, основанные на собственности или налогообложении, во многих частях Европы были прерогативой буржуазии. В Центральной Европе концепция буржуазии потеряла большую часть своего политического содержания после провала «буржуазных революций» 1848/1989 годов.В этих условиях акцент сместился на культурные и эстетические коннотации концепции. По всей Европе буржуазия добилась значительных успехов в процессах «внутреннего» национального строительства и культурной национализации в старых национальных государствах, а также благодаря националистическим движениям и образованию новых национальных государств в Северной, Южной и Восточной Европе.

С конца девятнадцатого века буржуазия постоянно обновлялась за счет включения в нее членов новых и расширенных профессиональных, функциональных или статусных групп, таких как менеджеры, инженеры, эксперты по планированию и транспорту, журналисты и высокопоставленные служащие.Эти группы размножались в условиях усиленной индустриализации, коммерциализации и урбанизации или с концентрацией капитала, расширением роли науки в обществе, усилением бюрократизации и появлением новых средств коммуникации. Исключительная буржуазия все чаще, хотя и не безоговорочно, вступала в союз с социальными группами, чей статус среднего класса был сомнительным, но которые предлагали себя в качестве сторонников установленного порядка. Арендаторам, земледельцам со средними землями, независимым ремесленникам и купцам была предоставлена ​​большая защита и они были вовлечены в буржуазный союз.Сотрудники получили социальные и юридические привилегии перед рабочими и, таким образом, лишились возможности более тесно сотрудничать с социалистическими и профсоюзными организациями рабочего класса (Kocka 1977).

Буржуазии никогда не было равных. В XIX веке критика буржуазии формировалась с аристократических, корпоративистских, католических, антисемитских и социалистических точек зрения. С конца девятнадцатого века традиционная, исключительная концепция буржуазии все чаще подвергалась нападкам со стороны членов социальных движений, возникших внутри самой буржуазии и среднего класса.Ведущие концепции буржуазных прогрессистов, социальных реформаторов, реформаторов образа жизни и демократов — это наука, достижения, рациональность, политическое равенство и социальная справедливость. Однако прогрессивная и демократическая критика буржуазии контрастирует с критикой авторитарных и консервативно-элитарных движений за возрождение начала двадцатого века. Последние часто привлекали представителей буржуазии и мелкой буржуазии, хотя они культивировали специфически «антибуржуазный» дискурс, в котором устоявшаяся и все более прагматичная буржуазия обвинялась в упадке и неспособности руководить.В двадцатом веке антибуржуазные настроения сформировали широкий спектр, который варьировался от консервативно-корпоративистских и фашистских программ, с одной стороны, до коммунистической идеологии, с другой.

В двадцатом веке концепции исключительной буржуазии и антибуржуазных дискурсов были дополнены концепциями широкого и выровненного среднего класса, что типично для развитого индустриального общества. В истории Европы и США эта точка зрения опиралась на более старые идеи, такие как идеи социал-демократических, социал-либеральных, христианско-социальных, эгалитарных и общинных традиций.После Второй мировой войны США превратили концепцию инклюзивного среднего класса в руководящий принцип для восстановления побежденных государств Европы и Японии (Zunz et al. 2001). Эта концепция объединяет социально, культурно, политически и экономически разнородные группы в общем видении политического и социального гражданства в демократической системе и рыночной экономике. В эпоху конфликта между Востоком и Западом это видение было также мотивировано широким антикоммунизмом i.е. путем отказа от модели общества, экономики и правительства, которая явно исключает среднего и претендует на то, чтобы составлять общество снизу, под руководством партии рабочего класса.

В некоммунистических странах Европы в первые десятилетия после 1945 года те, кто хотел сохранить или обновить исключительную буржуазию прошлого, выступили с атакой на концепцию выровненного и всеобъемлющего общества среднего класса. Эксклюзивная буржуазия потеряла престиж из-за Великой депрессии и из-за той роли, которую она сыграла в фашистских государствах.Теперь же ее представители оплакивали угасание и упадок буржуазии. Вплоть до 1970 года они предупреждали об упадке буржуазии и связанной с этим угрозе для нации и Европы со стороны «массовой культуры», «общества потребления», «американизации», «материализма», «государства всеобщего благосостояния» и «эксцессов». «демократии», «ослабления буржуазных ценностей», «потери индивидуальности» и «выравнивания среднего класса общества» (Siegrist 1994, Savage 2001). Споры о буржуазии пережили новый всплеск примерно в 1968 году, который, однако, имел другие причины, такие как « истеблишмент », с одной стороны, и студенты, интеллектуалы, социалисты и коммунисты, с другой стороны, сражались друг с другом на языке. антимарксизма и марксизма.С 1970-х гг. Дискуссии о буржуазии уступили место дебатам о «элитах» и о традиционных культурных, этнических и гендерных различиях и дискриминации внутри и за пределами среднего класса.

Глобальная буржуазия: рост среднего класса в эпоху империи | H-Soz-Kult. Kommunikation und Fachinformation für die Geschichtswissenschaften | Geschichte im Netz

Гассан Моаззин, факультет восточноазиатских исследований и колледж Святой Катарины, Кембриджский университет

В августе 2015 года в Кембриджском университете собралось множество ученых со всего мира, чтобы обсудить возникновение мировой буржуазии в долгом XIX веке. Конференция, проводимая при поддержке Фонда Фрица Тиссена, Общества экономической истории, Немецкого исторического общества, программы Leibnizpreis «Глобальные процессы» Немецкого исследовательского фонда и Мемориального фонда Смэтса Кембриджского университета, объединила историков, работающих в разных регионах. от Восточной и Юго-Восточной Азии, России, Ближнего Востока и Европы до Африки и Америки. Они обсудили вопрос о том, какие сходства и различия существуют между различными «средними классами» и «буржуазными культурами», которые возникли по всему миру в долгом 19 веке, и в какой степени связи, взаимодействия и взаимозависимости между этими социальными группами способствовали возникновению общественного мнения. поистине мировая буржуазия.

В своем вступительном слове ДЭВИД МОТАДЕЛ (Кембридж / Эдинбург) подчеркнул цель конференции — взглянуть на глобальный рост нового среднего класса в эпоху империи и подчеркнул необходимость как участия в глобальных сравнениях, так и изучения глобальных связей. . КРИСТОФ ДЕЮНГ (Кембридж / Констанц) затем объяснил, что рост различных «средних классов» в 19 веке может быть важным новым подходом к глобальной социальной истории. ДеДжунг также отметил, что, несмотря на свою широту, программа конференции не охватывала некоторые аспекты (например, гендерные роли в формировании среднего класса) или регионы.В то же время он подчеркнул, что конференция не ставила целью дать всеобъемлющий вывод, а скорее воспринимала себя как первый шаг к изучению мировой буржуазии.

Первая панель была посвящена связи между классом и политикой. HOUCHANG CHEHABI (Бостон) обсудил подъем среднего класса в Иране. Он описал, как, начиная с 19 века и подкрепляясь европеизацией, пропагандируемой государством после 1925 года, в Иране возникло двойственное общество с двумя средними классами, при этом один средний класс по-прежнему критиковал Запад, а другой стремился к западному образу жизни.Затем АДАМ МЕСТЬЯН (Кембридж, Массачусетс) исследовал важную роль религии в формировании арабской культуры среднего класса в Османской империи. Используя в качестве примера благотворительные организации, он утверждал, что в отличие от западной светской современности, рост различных арабских средних классов был основан на ярко выраженной религиозной современности, которая подчеркивала солидарность между людьми, а не участие в государственных делах. В документе MURAT SIVILOGLU (Стамбул) основное внимание уделяется взаимосвязи между османским государством и появлением османского среднего класса.Сивилоглу пояснил, что традиционно османское государство рассматривало буржуазию как опасность для государства и подавляло ее. Хотя коммерческий класс все же существовал, интеллигенция не проявляла никакого интереса к слиянию с ним. В заключительной презентации панели КРИСТОФ ДЕЮНГ исследовал появление европейских средних классов в 19 веке с глобальной и постколониальной точки зрения. Деджунг объяснил, как и миссионерское движение XIX века, и европейские реакционеры в начале XX века постоянно сравнивали низшие слои метрополии с колониальными подданными за границей и соответствующие внутренние социально-политические условия с процессами на периферии, чтобы справиться с быстрой трансформацией мира в эпоха империи.

Первый день конференции завершился программной лекцией РИЧАРДА ДРАЙТОНА (Лондон). Дрейтон утверждал, что период европейской гегемонии, глобальной интеграции и связей с середины 18-го до середины 20-го века породил посреднические группы по всему миру, будь то Bürgertum , буржуазия или средний класс. Он объяснил, что в той мере, в какой мы можем думать о глобальной буржуазии, ее члены признают себя в соответствии с расой, классом и культурой, которые становятся критическими осями для статусной идентичности в международном обществе, в котором доминирует Европа.

Второй день начался с комментария ЮРГЕНА ОСТЕРХАММЕЛЯ (Констанц) об обсуждениях первого дня и основной лекции. Остерхаммель подчеркивал необходимость отличать исторический анализ мировой буржуазии от современных взглядов на средний класс как на предвестник гражданского общества. Из этого следует, что историкам необходимо критически подумать о том, как определить, что означает глобальная буржуазия, и как можно написать историю глобальной буржуазии, которая не является просто анекдотической.Остерхаммель предложил историкам в своем анализе сосредоточить внимание на процессах формирования групп, функции средних элементов в обществе как посредников циркуляции, а также на моделях включения, исключения и признания глобального статуса среднего класса.

Вторая дискуссия по теме класса и капитализма началась с выступления ДЖАНЕТ ХАНТЕР (Лондон) о подъеме японского среднего класса в долгом XIX веке. Хотя Хантер утверждала, что к межвоенному периоду действительно появился новый средний класс, особенно определяемый новыми моделями потребления и занятий, она также подчеркнула, что эта новая социальная группа выросла из более старой группы коммерческой элиты, более низких чиновников и осталась связанной с ней. , квалифицированные ремесленники, ученые и богатые фермеры.В следующей статье РЕБЕККА КАРЛ (Нью-Йорк) обсуждает, как китайский марксистский мыслитель Ван Яньань в своих трудах связал китайскую буржуазию с более широкой эволюцией глобальной компрадорской формации. Карл объяснил, что Ван видел в китайской компрадорской буржуазии не китайцев, а как часть глобальной классовой структуры, которая способствует процессам первоначального накопления в глобальной капиталистической экономике. CHAMBI CHACHAGE (Кембридж, Массачусетс) исследовал связь между алкоголем и классообразованием в колониальной Танзании.Он описал, как колониальное законодательство запрещает африканцам производить, распространять или употреблять европейские спиртные напитки. Как следствие, ближе к концу колониального периода и после отмены этого запрета богатые африканцы использовали европейские спиртные напитки как символ статуса, чтобы заявить о себе как о новой экономической элите. СВЕН БЕККЕРТ (Кембридж, Массачусетс) обрисовал глобальные связи американской буржуазии с экономической, социальной, культурной и идеологической точки зрения. Бекерт показал, что американская буржуазия частично сформировала понимание себя как транснационального социального класса.Он подчеркнул, что формирование буржуазного класса следует понимать как глобальный проект, а также подчеркнул, что эти транснациональные связи всегда развивались в тесной связи с национальным государством.

Третью панель, посвященную классу и колониализму, открыл ТИТИ БХАТТАЧАРЬЯ (Западный Лафайет, Индиана), который исследовал роль индийского среднего класса в построении нации как стремления и в подъеме национального государства как политического проект. Она выступила с критикой предыдущих исследований множественных модернов, утверждая, что различные артикуляции современности не следует рассматривать как альтернативные формы европейской современности, а как часть единственного продолжающегося проекта всеобщей эмансипации человека.ЭММА ХАНТЕР (Эдинбург) затем вернулась в Восточную Африку и обсудила, как газеты и печатные СМИ способствовали формированию риторики восточноафриканского среднего класса. Хантер подчеркнула, что социальные группы, которые она обсуждала, не использовали термин «средний класс» для обозначения самих себя и не обладали богатством, политическими правами или транснациональными социальными связями средних классов в Европе или Америке. Однако печатные СМИ все же позволили им выйти за пределы колониальной реальности и вообразить себя частью глобального коллективного стремления к прогрессу.БЕРНХАРД К. ШЭР (Цюрих) использовал «спор о природе и воспитании» между швейцарским ботаником Альфонсом де Кандоль и британским эрудитом Фрэнсисом Гальтоном в конце 19 века, чтобы отобразить общие черты и фрагменты внутри имперского характера европейской буржуазии. Шер подчеркнул важность ранних современных сетей в налаживании трансимперских связей внутри современной европейской буржуазии и подчеркнул, что исследование конкурирующих видений европейской современности в Европе может помочь нам усложнить гомогенизирующие понятия «Европа» или «Запад». ”

Заключительная панель конференции вращалась вокруг темы краев и неудач. ЭЛИСОН К. СМИТ (Торонто) начал дискуссию с обсуждения часто предполагаемого отсутствия российского среднего класса, поместив его как в суб-локальный контекст деления усадеб российских городов, так и в глобальный контекст западного видения среднего класса. классы. Смит утверждал, что различная сословная принадлежность в определенной степени препятствовала формированию единого среднего класса, хотя к концу XIX века эти разделительные линии стали все более размытыми.В то же время она подчеркнула, что именно контакт и сравнение с идеализированным европейским средним классом усугубили и проблематизировали эти внутренние источники путаницы. ДЭВИД С. ПАРКЕР (Кингстон, Онтарио) тщательно исследовал, как латиноамериканские интеллектуалы изображали свою буржуазию несовершенной, несостоятельной или отсутствующей по сравнению с идеализированным образом европейской буржуазии, чтобы объяснить отсталость своих стран. Он наметил, как эти диагнозы развивались от сосредоточения на отсталом испанском наследии в середине XIX века до более дарвинистских идей на рубеже веков и националистических и антиимпериалистических взглядов к 1920-м годам.Наконец, КРИС МАНДЖАПРА (Медфорд, Массачусетс) исследовал функцию определенной части мировой буржуазии, а именно специалистов сферы обслуживания, таких как бухгалтеры, инженеры или статистики, в глобальном режиме колониального капитализма. Манджапра описал, как эти профессионалы в сфере обслуживания, которые предлагали свои знания колониальным государствам в области полупериферии, были созданы из-за зависимости мировой экономики XIX века от расширения границ плантаций и расширения сельскохозяйственного капитализма.

Заключительное обсуждение вновь затронуло многие темы и вопросы, которые уже возникали в дебатах предыдущих панелей. Один из повторяющихся вопросов заключался в том, имеет ли смысл говорить о глобальной буржуазии и как определить ее, не привязываясь к европейскому идеальному типу. Некоторые участники дискуссии также подчеркнули важность исследования процессов формирования социальных групп и формирования групп идентичности и рассмотрения не только локальных, но и глобальных влияний на эволюцию классовых структур.Общей чертой, выявленной в некоторых статьях, исследующих неевропейские случаи, была сложность интеграции интеллигенции с другими социальными группами с целью формирования единого среднего класса. В то же время в большинстве работ основное внимание уделялось связям между Европой и остальным миром, так что, похоже, существует необходимость исследовать потенциальное существование связей между разными незападными странами и их влияние на появление глобальной буржуазии. . Наконец, еще один вопрос, который еще предстоит изучить, — как связать возникновение национального государства с интернационализмом глобального среднего класса.Тем не менее, богатство, широта и качество статей ясно показали, какой большой вклад могут внести дальнейшие исследования происхождения и эволюции глобальной буржуазии в зарождающуюся область глобальной социальной истории.

Обзор конференции:

Введение

Сессия 1: Класс и политика
Председатель: Дэвид Мотадель (Эдинбургский / Кембриджский университет)

Хучанг Чехаби (Бостонский университет): рост иранского среднего класса и государство

Адам Местян (Гарвардский университет): Благотворительность и патриотизм: религиозная культура османских арабских средних классов в девятнадцатом веке

Мурат Сивилоглу (Стамбул): Возникновение османского среднего класса: государственные усилия?

Кристоф Деджунг (Кембриджский университет / Университет Констанца): глобальные цивилизационные миссии и классовая политика в Европе

Основной доклад
Ричард Дрейтон (Королевский колледж Лондона): раса, класс и культура: европейская гегемония и формирование глобального класса, c .1800-1950

Вступительное обсуждение
Юрген Остерхаммель (Университет Констанца): председатель и комментарий к ключевому докладу и дискуссиям первого дня

Сессия 2: Класс и капитализм
Председатель: Кристоф Деджунг (Кембриджский университет / Университет Констанца)

Джанет Хантер (LSE): Современный бизнес и рост среднего класса в Японии

Ребекка Э. Карл (Нью-Йоркский университет): Компрадоры: посредник капитализма в Китае в начале двадцатого века

Чамби Чачаге (Гарвардский университет) : Потребление алкоголя и культурный подъем капитализма в колониальной Танзании

Свен Бекерт (Гарвардский университет): Американская буржуазия и мир в эпоху империи

Сессия 3: Класс и колониализм
Председатель: Юрген Остерхаммель (Университет Констанца)

Титхи Бхаттачарья (Университет Пердью): перечитывание Грамши в колониальной Калькутте: расположение класса, формирование класса и идеология 90 007

Эмма Хантер (Эдинбургский университет): современность, печатные СМИ и «средний класс» в колониальной Восточной Африке

Бернхард К.Шер (ETH Zürich): Наука и превосходство: полемика о природе и воспитании и имперский протестантизм, ок. 1870-1880 гг.

Сессия 4: Неудачи и неудачи
Председатель: Дэвид Мотадель (Эдинбургский / Кембриджский университет)

Элисон К. Смит (Университет Торонто): «Пропавшая» или «забытая» середина Императорской России

Дэвид С. Паркер (Королевский университет): Рассказы о несостоятельности буржуазии: экономика экспорта и категории импорта в Аргентине, Чили и Перу, 1860-1928 гг. empire

Заключительное обсуждение

Перейти к основному содержанию Поиск

Поиск

• Где угодно

Быстрый поиск где угодно

Поиск Поиск

Расширенный поиск

• Войти | регистр

Пропустить основную навигацию Закрыть меню ящика Открыть меню ящика Домой

• Подписка / продление
  • Учреждения
  • Индивидуальные подписки
  • Индивидуальные продления
• Библиотекари
  • Платежи
  Тарифы, заказы, заказы Пакет для Чикаго
  • Полный охват и охват содержимого
  • Файлы KBART и RSS-каналы
  • Разрешения и перепечатки
  • Инициатива Чикаго для развивающихся стран
  • Даты отправки и претензии
  • Часто задаваемые вопросы библиотекарей
• Агенты,
• Расценки, заказы
  и платежи
  • Полный пакет Chicago
  • Полный охват и содержание
  • Даты отправки и претензии
  • Часто задаваемые вопросы агента
  • Партнеры по издательству
    • О нас
    • Публикуйте у нас
    • Новые журналы
    • tners
  • Новости прессы
    • Подпишитесь на уведомления eTOC
    • Пресс-релизы
    • СМИ
  • Издательство Чикагского университета
  • Распределительный центр в Чикаго
  • Чикагский университет
  • Положения и условия
  • Заявление об издательской этике
  • Уведомление о конфиденциальности
  • Доступность Chicago Journals
  • Доступность вузов
  • Следуйте за нами на facebook
  • Следуйте за нами в Twitter
  • Свяжитесь с нами
  • Запросы СМИ и рекламы
  • Открытый доступ в Чикаго
  • Следуйте за нами на facebook
  • Следуйте за нами в Twitter

  Парижских домов на протяжении веков

  Сайт Дом Картография Дом Реалии против.Представления Изображения Карты Париж Гюго Настоящий Париж Идеалы Разделенный город Париж и политика Культурный Париж Улицы Парижа Technology Газовые фонари Стекло Железные дороги Тротуар Санитария Экономика Космос и деньги Жилье Предприятия Магазины Осман Библиография

  По мере роста власти и влияния буржуазии, и со строительным бумом 1820-е годы, граница между жилищем буржуазии и жилищем пролетариата стал намного отчетливее.Это было из-за спекуляций и роста арендной платы, из-за которой многие рабочие покинули новые, более красивые здания. Эффекты становятся ярким примером обуржуазивания Париж. Дома в раннем парижском стиле : Площадь Греве, картина Рагене, 1750 год. Это пример популярного жилья с преобладанием в Париже в 1750 году. В этих квартирах жили вместе многие семьи, обычно с более бедными людьми, живущими на верхних уровнях. В Сама картина представляет собой почти ностальгический вид парижских домов. В цвета, использованные художником, яркие, и люди идут о своем бизнесе.Это был симптом времени: смешанное жилье. среди разных классов препятствовали самим зданиям становятся индикаторами социального статуса. Вместо этого был обозначен класс по образу жизни и условиям проживания. Цитата ниже описывает семья из низшего сословия, которая могла бы жить в таком здании, как тот, что показан здесь. Вся семья занимает одну комнату, с четыре голые стены, жалкие кровати без занавесок и кухонная утварь катается с ночными горшками.Вся мебель вместе не стоит двадцати евро ; и каждые три месяца жители меняют нору, потому что их выгнали за неуплата арендной платы. — Себастьян Мерсье (цитируется в Roche, стр 97) Типичные дома для богатых: На этой карте 1836 года показаны широкие, обсаженные деревьями бульвар, бульвар Капуцинов, что было типично для бульваров, построенных в девятнадцатом веке (указано фиолетовой стрелкой).Также стоит отметить конструкции городских кварталов (один пример показан синим цветом). Дома на эти блоки сильно отличались от квартир прошлого, предлагая жителям просторные жилые помещения и сады в который развлекает гостей. Арендная плата по этим квартирам осталась высокие, однако, и они оставались в руках высших классов. Карта Парижа 1836 года Canella’s Rue de Castiglione Новые дома, построенные в это время: те, которыми прославились улицы Парижа.Модель неизменно представляли собой длинные прямые блоки одноэтажных квартир с согласованными фасады, как правило, первый этаж отведен под магазины. Типовые дома для бедных Это фотография улицы Шамплен, сделанная в 1865 году Чарльзом Марвиллом.На нем изображены условия, похожие на трущобы. пострадали от бедноты — мелкой буржуазии и пролетариата — Парижа. Следует отметить некоторые особенности грунтовых дорог (где почти все улицы в Париже были заасфальтированы) и полуразрушенные здания на переднем плане. На заднем плане видны неподвижных домов , населенные более богатые классы. Эта фотография была сделана, когда Марвиль работал на барона Османа, с задание «сфотографировать таким образом, чтобы Османн будущие достижения можно оценить по достоинству »(Райс 86). Дома в «Отверженных» Виктора Гюго М. Гилленорман Виктора Гюго, член великие буржуа, жившие в Марии, на улице де Филль де Кальвер, № 6. Следующий отрывок представляет собой полное описание его дома. со спальней, библиотекой, будуаром и легкодоступными садами: «старинная просторная квартира на ул. первый этаж, между улицей и садами, крытый к потолку с прекрасным гобеленом и гобеленом Бове, изображающим пасторальные сцены; предметы потолка и панно повторялись в миниатюре на креслах.Он окружил его кровать с большим экраном с девятью листами, покрытыми лаком Coromandel lac. На окнах висели длинные сплошные шторы, и сделал великолепные, великолепные ломаные складки. Сад, который был непосредственно под его окнами, был связан с углом между ними по лестнице из двенадцати или пятнадцати ступеньки, по которым старик очень беспечно поднимался и спускался.Помимо библиотеки, примыкавшей к его комнате, у него был будуар. о котором он очень думал, веселом уединении, увешанном великолепными гобелен соломенного цвета. . . » (Отверженные , Мариус, Книга II, глава 2). Как богема, Мариус жил в многоквартирном доме Горбо в юго-восточном квадранте. Парижа.Он платил 30 фанатов в год за пользование комнатой. Сравнивать описание дома Мариуса с домом его деда М. Gillenormand. «жалкая комнатушка в Горбо. многоквартирный дом, без камина, называемый кабинетом, в котором есть не было больше мебели, чем было необходимо. Мебель был его собственным «( Отверженные , Мариус, Книга V, ч 2). В отличие от Гилленормана, у Мариуса очень мало мебели, и не владеет единственной комнатой, в которой живет. Даже длина в описании говорит: Гюго может описать Мариуса комнату одним предложением, а ему нужен абзац, чтобы описать Дом Жилленормана. Контраст между жильем буржуазии и пролетариата — знак о растущем влиянии буржуазии.Поскольку разрыв между буржуазия и пролетариат расширились, сузились между аристократами и буржуазия. Аристократы потеряли большую часть своей власти во время начале девятнадцатого века, оставляя место для верхних ярусов буржуазия берет на себя ответственность.

  Расцвет культуры среднего класса в Испании XIX века

  «До недавнего времени, — пишет Хесус Крус, — Испания систематически игнорировалась исследователями ранней современной истории потребления, несмотря на то, что испанцы были первыми потребителями шоколада на Западе.Это тот историографический пробел, которым он занимается в этой книге.

  Хесус Крус, профессор Университета Делавэра, хорошо известен своим исследованием « Джентльмены, буржуа и революционеры: политические изменения и культурная стойкость среди испанских доминирующих групп 1750–1850 ». Это живой отчет, который порвал с ведущим повествованием о политических потрясениях девятнадцатого века как о работе «революционной буржуазии». Споры о «буржуазной революции» в Испании затягивались с 1960-х годов, в большей степени из-за политических мотивов, чем из историографических.Для ортодоксального марксизма, доминирующей идеологии среди антифранкистской интеллигенции , политические последствия этих дебатов были решающими: без буржуазной революции пролетарская революция была невозможна, и поэтому пришлось принять реформистскую тактику. Если же, с другой стороны, настоящая буржуазная революция уже произошла, то пришло время для прямых революционных действий.

  Помимо политической предвзятости, эти дебаты были в высшей степени теоретическими. Оригинальность исследования Круза заключалась в том, что он избегал абстрактных рассуждений в пользу описания «буржуазии» в эмпирических терминах.Его книга была основана на нотариальных архивах и в основном раскрывала преемственность правящих классов между серединой восемнадцатого и серединой девятнадцатого веков. Как и во многих других аграрных обществах, где было введено представительное правительство, возникло общество «знати», во многом похожее на предыдущий аристократический порядок. В то же время в политической сфере происходила настоящая революция, но она была «либеральной», а не «буржуазной».

  В книге « Рост культуры среднего класса» « Круз» возвращается к той же теме, но с менее полемической точки зрения.Он стремится изобразить возникновение «буржуазной культуры» в Испании между серединой восемнадцатого века и концом девятнадцатого века. Использование им термина «буржуа» относится здесь почти исключительно к «культуре» или, как он выражается, «образу жизни», состоящему из «систем ценностей, верований, норм поведения, взглядов, социальных ритуалов, вкусов и т. Д. способы общения и символы ». Его источники аналогичны источникам его первой книги: описи из нотариальных архивов, которые используются для описания культуры, основанной на потреблении и связанной с современностью.Следовательно, это история культуры не в смысле высокой культуры или истории идей, а в социальном и антропологическом смыслах. В общих чертах он пытается обозначить переход Испании к современности. И его вывод аналогичен выводу его первой книги: на протяжении девятнадцатого века в испанском образе жизни произошли огромные изменения, но они характеризовались существенной преемственностью и без момента революционного перелома.

  Картина революционной городской буржуазии, противостоящей абсолютной монархии, аристократии и католической церкви, как пишет Круз в своем размеренном стиле, «лишь отчасти точна.Он отвергает мнение о том, что в первой половине XIX века в Испании не было ничего, кроме «робкой и нерешительной» буржуазии. Сильная буржуазия зародилась в конце XVIII века и «полностью сформировалась» к концу первой трети XIX века. Он имитировал аристократические привычки и образ жизни, но дистанцировался от дворянских титулов и замков. На протяжении оставшейся части века он быстро продвигался к своей цели — соответствовать другим европейским обществам.

  Чтобы продемонстрировать свою диссертацию, Круз рассматривает широкий круг тем. Первое, то, что он называет «создание приличного общества», изучается посредством публикации книг по социальному поведению, направленных на «просвещение» домохозяек из среднего класса о том, как организовать домашнее пространство. Этот вид культуры изучается с точки зрения истории искусства или феминизма, но не с точки зрения материальной культуры. Как он подчеркивает, el hogar был фундаментальным компонентом буржуазной домоцентричной культуры.Домашнее хозяйство было символом социальных различий, и его развитие было связано с развитием капитализма и индивидуализма, а также знаком модернизации страны. Современные дома обеспечивали комфорт и социальный статус, но они также демонстрировали наличие основных компонентов жизни и ценностей среднего класса: «уединение, привязанность, верность, честность и элегантная простота». Это изменение было вызвано в Испании изменениями в религиозной мысли, промышленными и технологическими достижениями, а также развитием отношения к сексуальным отношениям, сформированным романтизмом.

  Все это привело к «потребительской революции», изменению поведения «беспрецедентного [масштаба] в истории Испании». Здесь Круз смотрит модные журналы и сувенирные магазины. Средние классы Испании научились одеваться и вести себя из журналов, таких как La Moda Ilustrada , или из магазинов, таких как El Buen Tono в Мадриде. Журналы внимательно следили за французскими и, в меньшей степени, за английскими моделями и сочетали, как он указывает, информацию, образы и идеологию.Несмотря на их фундаментальный консерватизм, журналы открыли новые возможности для женщин и для феминистских заявлений. Отчетливо испанской чертой была настойчивость в необходимости просвещать женщин из среднего класса, чтобы подготовить их к тяготам и неопределенностям современного капитализма. Произошла соответствующая «революция в розничной торговле», которая была результатом не только капиталистического развития, но также культурных, интеллектуальных и институциональных изменений. В этом отношении пример Испании особенно интересен, поскольку в стране существовала давняя культура потребления, уходящая корнями в ранний современный период.Появление новой модели в конце восемнадцатого века было воспринято как признак прогресса и модернизации, но оно также вызвало весьма критические комментарии в консервативных кругах как признак морального упадка и социальной подрывной деятельности.

  Еще одна важная глава книги посвящена возникновению «буржуазного города», расширению и трансформации городского ландшафта. Являясь важным аспектом буржуазной культуры, современный город должен был создать пространства для «приличного общества» и его идеалов вежливости, элегантности, потребления и духа общности посредством строительства парков, проспектов, кафе, театров, музеев и атенеумов. .В отличие от своей предыдущей книги, Крус совершенно справедливо сосредотачивается на Барселоне, а не на Мадриде, поскольку это была наиболее заметная «буржуазная» парадигма в Испании девятнадцатого века. Примерно в 1860 году Барселона разрушила свои средневековые стены и начала запланированное расширение, или Eixample . Cruz тщательно анализирует это развитие и, прежде всего, концептуальное представление жилого пространства в соответствии с принципами комфорта, чистоты, здоровья и домашнего уюта, а также названий улиц в честь каталонских «памятных мест».”

  Последняя глава книги посвящена отдыху в целом: музыке, театру, музеям, спорту, паркам развлечений и туризму. Принято считать, что современная культура досуга возникла в начале двадцатого века, но Круз показывает, что процесс начался в 1820-х и 1830-х годах со строительства театров, оперных театров, развлекательных садов, казино, атенеев, музеев и выставок. , а также курорты и дома отдыха для отдыха. Тем не менее, Круз оставляет в стороне zarzuela , музыкальный жанр, который, возможно, обнаруживает испанскую особенность.

  Основной вывод Рост культуры среднего класса состоит в том, что с европейской точки зрения история Испании была «нормальной», а не исключительной, и эту позицию отстаивали многие историки после переходного периода. Это неоспоримо, так как не существует ни одна европейская модель «нормальности». Все страны по-своему являются исключительными, но для того, чтобы определить специфику конкретного случая, необходимо четко определить используемые концепции или категории. С этой точки зрения я бы приветствовал большую точность в книге Хесуса Круса.

  «Буржуазная» культура отождествляется с культурой «среднего класса», который в значительной степени моделирует себя по образцу аристократии. Однако автор не посвящает ни единой страницы определению «буржуазии», хотя оно определенно не используется в марксистском понимании класса капиталистических угнетателей пролетариата. Он также не объясняет разницы между «буржуазией» и «средним классом» и не разъясняет расхождения между «буржуазным» и «массовым» обществом.

  Кроме того, Круз утверждает, что испанская «буржуазная культура» была подобна культуре остальной Европы, но он также признает, что эта культура развивалась медленнее, чем в Италии, Франции, Северной Европе и Соединенных Штатах. Как он указывает, в 1900 году испанская экономика по-прежнему была преимущественно аграрной, а массовое потребление появилось в Испании только в 1950-х или 1960-х годах. Напротив, в Англии это явление существовало полвека назад, а первые модные тарелки были произведены в Испании через 100 лет после тех, что были во Франции.Более того, это не исследование социально-экономической истории, но некоторые данные, касающиеся масштабов и развития «буржуазии», помогут более точно оценить ее культурную трансформацию и превращение «буржуазной культуры» в гегемонистскую на протяжении всего периода ее существования. девятнадцатый век.

  Автор не проявляет интереса к политическим позициям «буржуазии» или «среднего класса». Он не исследует разделение внутри них, даже не разделение между секулярно-прогрессивными тенденциями и консервативными католиками.По общему признанию, это не является целью книги, и, по крайней мере, интересно узнать, что их образы жизни были очень похожи.

  Особенно интересны сравнения Круса между Барселоной и Мадридом: первый опирается на модернизирующие мускулы своей буржуазии, второй — на государственные деньги. Тем не менее, это предполагает другую специфику испанского случая, связанную с тем, что политическая власть не совпадала с экономической властью. Кроме того, названия улиц Eixample в Барселоне многое говорят о силе каталонского национализма, который резко контрастирует с отсутствием испанских национальных символов в Мадриде.

  В целом Хесус Крус написал важную книгу, содержащую массу свежих новаторских материалов. Действительно, все будущие исследования испанской культуры среднего класса в девятнадцатом веке должны будут брать The Rise of Middle Class Culture как важнейшую отправную точку.