Культура московской руси 15 16 века: Культура Московской Руси

Содержание

Культура Московского царства XIV — XVII веков

Монголо-татарское нашествие, борьба с Литвой и Речью Посполитой нанесли существенный урон древнерусской культуре. Были уничтожены многие памятники древнего зодчества, практически исчезла ремесленная культура. Ремесленники разучились делать драгоценные украшения, изделия из драгоценных металлов, была забыта техника изготовления перегородочной эмали. С начала XIII и вплоть до середины XIV века не было построено ни одного значительного каменного строения. В ущерб качеству, технология строительства из камня значительно упростилась. Отсутствие каменных строений негативным образом отразилось на развитии фресковой живописи.

Содержание

1 Монгольский период в культуре (XIV-XV век)
2 Расцвет культуры Московской Руси (XVI-XVII век)
3 Традиционная культура Московского государства

Монгольский период в культуре (XIV-XV век)

Развивается зодчество. Центром его становятся Москва, Тверь, Псков и Новгород. В основном строят храмы и церкви. Формируется особый новгородский стиль, основанный на живописности, праздничности и народности. Лучшими строения, созданные в этом стиле церковь Федора Стратилата на Ручье и церковь Спаса на Ильине в Новгороде. Московский архитектурный стиль начинает формироваться лишь во второй четверти XV века, окончательно складываясь лишь после освобождения от ига.

Развивается живопись. Пишут иконы. В иконографии присутствует византийский стиль. Создаются новгородские, псковские, московские, тверские, вологодские и ростовские школы живописи. Во второй половине XIV века из Византии приезжает иконописец Феофан Грек, автор фресковой росписи в Новгородской церкви Спаса на Ильине. Выдающимися московскими живописцами этого времени являются Андрей Рублев и Даниил Черный, расписавшие Успенский собор во Владимире, Троицкий собор в Троице-Сергиевском посаде и Спасский собор Андронникова кремля в Москве. Андрей Рублев автор иконы «Троица». Для своего произведения он использовал библейские мотивы, в частности, миф о триединстве Бога. Создание «Троицы» оказало колоссальное воздействие на дальнейшее развитие иконографии. Появились новые иконописцы, среди них, Дионисий. Основная тема русской иконографии этого периода — создание образа Богоматери. Насчитывается более 800 типов икон, связанных с данной тематикой.

Ближе к концу XV века появляются новые жанры в литературе, развивается общественная мысль. Монгольское иго всколыхнуло подъем патриотического настроения. Патриотизмом наполнены поэтические повести — «Задонщина», «Сказание о Мамаевом побоище». Выдающимся мыслителем этого периода является Сергий Радонежский.

Расцвет культуры Московской Руси (XVI-XVII век)

Формирование русского национального самосознания происходит в эпоху расцвета Московского царства. Освобождение от ига стало толчком к формированию общерусской культуры. В начале XVI века появляются печатные книги. Первая печатная книга «Апостол» отпечатана Иваном Федоровым в 1564 году. В 1574 году издается первый русский букварь. За первое столетие работы книгопечатного станка в России отпечатано до 20 книг, в основном церковных.

В литературе этого периода подымается один из основополагающих вопросов существования государства — вопрос происхождения, места и роли в мире. Знаменитое «Сказание о князьях Владимирских» пытается объяснить происхождение русских князей от римского императора Августа и получение Владимиром Мономахом царских регалий из рук самого императора Константина. Псковский старец Филофей выдвигает идею о Москве, как о третьем Риме. Филофей полагал, что Рим, некогда бывший центром христианского мира, утратил свое положение, новым центром стал Константинополь, падение которого позволило стать центром всего православного христианства — Москве.

В XVI веке получает новое развитие общественная мысль. Возникают споры по поводу устройства государства, статуса церкви, положения отдельных общественных слоев. Возникает новый жанр в литературе — публицистика. Особый интерес представляет переписка Ивана Грозного и Андрея Курбского. Уверенный в божественном происхождении царской власти, Иван Грозный пытается убедить своего оппонента в праве судить не только за дела, но и за мысли.
Общий культурный бум затронул и область архитектуры. Красивейшим архитектурным ансамблем этого периода является Московский Кремль, состоящий из трех великолепных храмов: пятиглавого Успенского собора (1475-1479), трехглавого Благовещенского собора (1484-1489), Архангельского собора (1505-1509).

Архитектором Успенского собора был Аристотель Фиораванти. Строение отличалось парадностью, строгостью и сдержанностью стиля. Благовещенский собор отличался изяществом и изысканностью, включал церковь Ризоположения, был соединен с дворцовым комплексом, в состав которого входила Грановитая палата, выстроенная между 1487 и 1492 годом, архитекторами Марко Руффо и Пьетро Солярио. При создании Архангельского собора использовались светские элементы. Строение использовалось в качестве усыпальницы великих князей.

Кремль был окружен кирпичными стенами, длиной свыше 2 километров. Также были выстроены 18 башней, представляющих собой не только защитные укрепления, но и настоящие произведение архитектурного зодчества. Новым веянием в архитектуре становится шатровый стиль, продолживший традиции русского деревянного зодчества. В шатровой стиле были выполнены церковь Вознесения в селе Коломенском (1530-1532) и Собор Василия Блаженного (1555-1561).

Западноевропейская культура оказывает воздействие на русскую живопись, художники отдают все большее предпочтение светским сюжетам. В начале XVII века на территории России действуют две школы живописи: Годуновская и Строгановская. Представители Годуновской школы придерживались традиций прошлого, ориентируясь на рублево-дионисиевскую манеру написания картин.

Строгановская школа ориентировалась на создание иконных миниатюр с тщательным мелким письмом, замысловатым рисунком и полихромным колоритом, включающим роспись серебром и золотом. Ярким представителем школы является Симон Ушаков, один из живописцев, принимавших участие в росписи Оружейной палаты.

В этот период продолжает развиваться фресковая живопись и даже появляются первые трактаты о живописи. Освободившись от внешнего воздействия, культура Московского государства вошла в новое русло. Живописцы, архитекторы и писатели получили большой простор для реализации творческой мысли, чем когда-либо до этого.

Традиционная культура Московского государства

Традиционализм – основа культурного развития Российского государства в XVI веке. Базовые понятия культурного развития – патриархальность, самодержавие, православие. Наследование традиций древности было характерно для России больше, чем для других стран Европы.

Стоит отметить, что традиционализм был выгоден и полезен для абсолютизма власти. Выделяется ряд особенностей развития традиционной культуры в России – он сложился позже, но оказался сильнее, чем в Западной Европе.

XVI век стал временем проникновения в Россию влияний Запада, что привело к формированию новых традиций, идей. Государство, которое длительное время находилось под татаро-монгольским игом, стало восприимчивым для новых веяний. Органическое развитие российской культуры дало трещину. Правители опасались, что новации могут пошатнуть основы государства. Таким образом, возникает реакция против попыток бороться с традиционализмом.

В европейских странах появился механизм, который позволял бороться с традиционализмом. В России, под влиянием церкви и абсолютизма, этот процесс усложнился.

Культура Московской Руси в 15-16 века — кратко, литературное дело

Стоит заметить, что уже в середине 15 века в Европе было совершено крупнейшие изобретение. Немецкий мастер Иоганн Гутенберг создал печатный станок. Однако, до России книгопечатание доберется еще не скоро и весь 15 и 16 века будут проходить в нашей стране под знаком рукописной книги.

Появление первой типографии

Такие книги стоили достаточно дорого и позволить себе их мог далеко не каждый житель государства, поэтому работа писцов считалась в те времена достаточно престижной. Они переписывали на заказ какие-то крупные фолианты, в то же время могли находиться на площадях, где за деньги под диктовку могли написать для человека письмо или составить какой-то нужный ему документ. Однако, стоит признать, что труда писцов, конечно же, не хватало для того, чтобы обеспечить нужды целой страны в книжной продукции. Государству нужна была типография.

Она и была создана в Москве в 1553 году по приказу Ивана Грозного. Именно здесь, по всей вероятности, работал и человек, который по праву считается первым печатником России — дьяк Иван Федоров. Его усилиями в 1564 году вышла одна из первых русских печатных книг — «Апостол». Книга была создана русскими мастерами в России, в Москве — это было, конечно, огромным достижением. Иван Федоров создал потом еще целый ряд книг, однако, со временем вынужден был покинуть Москву. Он переехал в великое княжество Литовское, где жил и работал в таких городах, как Острог и Львов. Во Львове, том числе, им был создан первый букварь.

Открытие и начало книгопечатания на Руси было очень важным событием.

Однако, стоит заметить, что традиция рукописных книг еще долго в государстве оставалась.

Содержание литературы

15 и 16 века — это время, когда светская литература еще не имела широкого хождения. Очень не немногим хватало времени, сил средств и знаний для того, чтобы написать книгу. Поэтому создавались они, главным образом, либо по заказу властей при монастырях, либо же представителями наиболее влиятельных, богатых российских сословий — бояр, дворян, купцов. Этим объясняется и содержание, выходившей в тот период литературы. Так, например, московские книжники создали «Лицевой летописный свод». С помощью его рассказывалось о российской истории от первых князей до Ивана Грозного. Монументальный труд был украшен шестнадцатью тысячами искусно созданных иллюстраций.

Основной заказчик новой литературы

Одним из основных заказчиков новой литературы того времени была, конечно, церковь. Церкви были нужны книги, потому что ее одной из основных функций являлось наставлять людей на путь истинный, обучать их. Поэтому в то время появилось несколько достаточно значительных церковных произведений. Первое, о котором хотелось бы сказать, это, созданный под руководством митрополита Макария, сборник «Великие Четьи-минеи». Четьи — так на Руси называлась книга для чтения. Минеи же — это сборник, в котором расположены какие-то статьи по дням, когда их следует читать. В «Великих Четьях-минеях» были представлены Жития Святых по тем дням, когда Святые данные почитались.

Другим очень интересным памятником литературы церковной является знаменитый «Домострой». «Домострой» — это фактически сборник советов для человека на каждый случай жизни. В нем могли быть прописаны самые разнообразные вещи: от того, как воспитывать детей и принимать гостей, до того, каким образом следует хранить товары, продукты и покупать их на рынке. Все советы, приведенные в «Домострое», были выдержаны строго в духе православия.

Другие популярные сочинения того времени

Популярны были сочинения, посвященные знаменитым современникам. Интереснейшее сочинение «Хождение за три моря» купца Афанасия Никитина. Никитин по своим делам посетил далекие страны Персию и Индию и оставил подробное описание о том, как и чем живут люди в этих странах. Никитин не первый познакомил русского читателя с необычной своеобразной культурой этих стран. Так, широко ходили в народе песни и сказания о Ермаке Тимофеевиче, покорившим Сибирь. Повесть о взятии Казани словила царя Ивана Грозного и его воинов, сокрушивших далекого восточного соседа.

Подобные книги заставляли русских людей гордится своими соотечественниками и гордиться собственной принадлежностью к русскому народу. Большое количество литературных памятников русского средневековья, дошедших до наших дней, относится ко времени правления Ивана Грозного. Его бурное царствование породило целый ряд своеобразных и очень интересных сочинений. Сходных с Иваном Грозным позиций придерживался и дворянин Иван Пересветов. В своем сочинении он рассуждает о том, что для успеха и процветания русского государства необходим прочный союз между царем и дворянством.

Так, можно привести переписку князя Андрея Курбского с самим царем Иваном Грозным. Курбский, долгое время бывший одним из ближайших приближенных царя, в какой-то момент изменил свои политические взгляды и бежал на Запад. Он писал, находясь уже за границей, царю Ивану о том, что правление его несправедливо, жестоко по отношению к людям и что надо опираться на помощь и советы мудрейших людей государства. Иван же Грозный отвечал ему, что только царь, посвящающий все свое время и все свои мысли благу народа, может знать о том, как стране развиваться далее. Подобные сочинения показывали разные взгляды на будущие пути развития России и способствовали ее укреплению.

99.03.15, Островский, Московия и монголы

Отзыв:
Daniel Waugh
[email protected]
Вашингтонский университет

Это провокационная и сводящая с ума книга. В центре его внимания «монгольское влияние на московское государство и различные способы, которыми церковные и светские учреждения этого государства реагировали на это» (стр. xiv). Гипотеза автора состоит в том, что светская администрация находилась под сильным монгольским влиянием, а церковная администрация находилась под сильным византийским влиянием. Два влияния столкнулись … [что] помогает объяснить, почему наши источники склонны противоречить друг другу и почему историки приходят к таким диаметрально противоположным позициям в отношении природы московской политической культуры. (246) На самом деле название книги вводит в заблуждение, поскольку значительная часть материала не имеет доказуемой связи с темой «Московия и монголы». Возможно, это покажется удивительным, поскольку в своих предыдущих публикациях д-р Островский проявлял большой интерес к методологии исторического исследования, и самые серьезные проблемы носят методологический характер. Меньше всего поддерживаются провокационные идеи. Большая часть деталей не имеет особой цели, тем более что автор уделяет неоправданное внимание вопросам, которые в значительной степени не были решены.

Островский впервые представил свой аргумент о светском управлении в тщательно сформулированной статье в Славянском обозрении в 1990 году.

Здесь он развивает то, что он называет двойной (т. Китайское происхождение. Вполне вероятно, что монгольские модели действительно оказали глубокое влияние на формирование московской административной системы в критический период ее эволюции в XIV в., но, к сожалению, он, по-видимому, не нашел в московских источниках дополнительных свидетельств, которые могли бы конкретизировать этот аргумент. Его метод демонстрации культурного влияния включает три критерия: (1) институт или практика существовали в исходной культуре; (2) его существование в исходной культуре в реальном времени совпало с его появлением в целевой культуре; и (3) что механизм ее переноса из исходной культуры в целевую культуру действовал. (34) Успех такой схемы будет зависеть в первую очередь от его способности продемонстрировать, что институты или практики идентичны, но слишком часто он просто заявляет, что это так.

Даже если принять справедливость его метода, существует очевидная опасность того, что «доказательство» будет состоять в накоплении параллелей, не имеющих ничего общего с изучаемым «реальным временем»; это именно то, что мы находим здесь.

Он свободно колеблется во всем, что приходит на ум, по всей Евразии от Китая до Средиземноморья; его хронология начинается с Ура. Его доказательства и аналогии включают голливудские фильмы и любопытно устаревшие новостные статьи о Национальной баскетбольной ассоциации и IBM. Нас угощают мрачными инсинуациями о столкновении автора с какой-то скрытной бюрократией и, что еще хуже, с точки зрения научного метода, неправильным цитированием в качестве «доказательства» (Эрнст Канторович ничего не сказал о pronoia, происходящем от 9).0016 iqta , с. 50; Тонкие аргументы Нэнси Коллманн искажены цитированием вне контекста, стр. 79-80).

Временами Островский даже из кожи вон лезет, чтобы избежать серьезного разговора ни о московских учреждениях, ни о московских источниках. Хорошим примером является его импровизированное заявление о том, что московские писцы выполняли ту же функцию, что и их уйгурские эквиваленты (стр. 45). Так что же, можно было бы спросить, ведь действительно ли писцы склонны выполнять писцовые функции в различных культурах, которые могут сосуществовать и взаимодействовать? На самом деле некоторые из лучших конкретных свидетельств, которые у нас есть относительно монгольского влияния на московскую административную практику, связаны именно с терминологией и практикой писцовых дел; тем не менее, об этом не упоминается, хотя мы знаем из более ранней работы Островского, что он знает об этом свидетельстве.

Его невнимание к источникам и литературе об эволюции московского управления приводит его к поверхностным обобщениям, предполагающим, что «свободные административные структуры» Кыпчакского ханства были достаточными и в основном не менялись на протяжении всего московского периода. В качестве доказательства (стр. 91), он цитирует Боривоя Плавшича, чья точка зрения прямо противоположна — что к шестнадцатому и семнадцатому векам Московия развила довольно сложную формальную бюрократию. Столь же проблематичным является смелое утверждение Островского о монгольском влиянии на «создание системы местничества» приоритета среди московской элиты (стр. 47, 104-106). Дело интересное и важное. Однако он не дает систематического объяснения московского института со ссылкой на литературу; дело, похоже, сводится к тому, что у монголов и московитов были общества, в которых были важны родовые отношения.

Другое его важное утверждение состоит в том, что московитское поместье (земельные пожалования военным) происходит от мусульманского икта через монголов.

Этот момент был сделан другими, но никогда не уточнялся, как здесь. Частью его доказательства, по-видимому, является предполагаемое повсеместное влияние мусульманского института, среди прочего, на византийскую pronoia. Самый веский довод, который может привести Островский, — это утверждать, что заимствование москвичами военной тактики у монголов (признанное большинством историков) означает, что «небезосновательно заключить, что их соответствующий метод обращения со своими кавалеристами будет аналогичным» (стр. 52). . Он утверждает, что создание поместье было «в значительной части для размещения притока татарских князей и дворянства из степных ханств» (с. 54). Правда, было много московских элитных фамилий татарского происхождения, но ему бессмысленно строить догадки о том, что на самом деле было гораздо больше, не поддающихся документальному подтверждению, когда в то же время он не обращает внимания на свидетельства их нетатарского происхождения. эквиваленты которых также получили

поместья .

Нам предлагают поверить, что процентное соотношение различных этнических групп среди элиты или другая статистика, которая якобы иллюстрирует «несоблюдение» помещики со своими служебными обязанностями имеют смысл сами по себе и имеют некоторое отношение к вопросу о том, зачем было создано поместье . Он завершает эту бессвязную трактовку эволюции поместья вводящим в заблуждение утверждением, что оно «заменило» вотчину в законе Петра Великого 1714 года. заимствование у монголов оказало неизгладимое влияние. Отсюда его вывод о том, что «поместье, скорее всего, восходит к исламской практике и являлось основой власти правящей элиты в России вплоть до XIX века» (с. 61). Отсюда и его неожиданное замечание о том, что «возможное влияние административной структуры Великих Моголов на… [Петра Великого] Табель о рангах требует дальнейшего изучения» (стр. 106). Последнее он основывает на том совпадении, что Петр встретил двух купцов, побывавших в Индии незадолго до того, как началась серьезная работа над Таблицей, но, по-видимому, не знаком с очень подробной работой, проделанной над составлением этого законодательства.

Сделав вывод о том, что монголы оказали большое влияние на московские политические институты, Островский посвящает следующие три главы доказательству того, что они, вероятно, не повлияли на уединение московских женщин, не привели русских к правлению как «восточных деспотов» или опустошили московские власти. экономика. Это разумные выводы, но возникает вопрос, внес ли он большой вклад в то, что уже известно об этих темах. Особенно проблематична глава об уединении женщин, где его подставной персоной ради аргумента является Дороти Аткинсон, действительно «выдающийся ученый», но не потому, что она пишет о московском затворничестве женщин. Глава содержит некоторые разрозненные комментарии по теме, имеющей прямое отношение к названию книги, — возможному влиянию монголов на русское право. Тем не менее, слишком много дискуссий включает в себя, возможно, благонамеренные, но бессмысленные обобщения о женщинах в патриархальных, воинственных обществах, перемежающиеся загадочными комментариями, такими как: «Нельзя забывать о влиянии, которое оказывает чтение женоненавистнической книги 9 на0016 lamentationum Matheolouli

имел на Кристину Пизанскую» (стр.

82). Вывод из всего этого таков: «мы должны признать, что мы не только не знаем, когда в Московии было введено затворничество, но и не имеем определенных ответов относительно почему и как» (стр. 83). Не останавливаясь на этом, Островский добавляет несколько комментариев о брачной политике в Московии (действительно важная тема) и ярмарке невест 1571 г., с аналогиями в Византии, возможно, заимствованными из степной практики. веками раньше. Это говорит о том, что «прямым предшественником праздничного гулянья 1571 г. могла быть либо Византия, либо степь. Все это, однако, сплошные домыслы» (с. 83).

Вторая часть книги, посвященная развитию антитатарской идеологии в Московской Церкви, выполняет ряд важных функций. Он пытается разобраться в загадке, которую Чарльз Гальперин, среди прочих, не смог разрешить в отношении «молчания» ранних русских источников о монгольском правлении. Аргументы Островского, датирующие определенные хроники и тексты периодом после 1448 г., имеют вид серьезного изучения текстов. Очевидно, его издатель не позволил ему заниматься более обширной текстовой критикой; усеченные останки, которые он предлагает, вероятно, покажутся загадочными и неудовлетворительными для большинства читателей, отчасти потому, что в значительной степени они просто подтверждают выводы, к которым пришли другие.

Среди его наиболее важных утверждений, но одно, которое он не пытается доказать, является оспаривание идеи о том, что существовала «княжеская» традиция ведения летописей каким-то образом независимая от Церкви. Это важный элемент его аргумента о том, что Церковь, когда-то освободившись от ограничений, якобы наложенных ее «протатарскими» византийскими начальниками, могла выступать с антитатарской полемикой и в конечном итоге противостояла увлечению светской власти монгольскими моделями. Это противостояние достигает кульминации в 1560-х годах в опричнине царя Ивана IV, которую Островский объясняет как олицетворение «татарского» принципа. . . в отличие от «византийского» принципа церковной иерархии. . . . Иван пытался создать в пределах Московии аналог степного ханства, в котором церковь не имела права говорить. . . .Действительно, опричный террор осуществлялся на основе степных принципов коллективной вины(19).2, 195) Он заключает, что опричнина «не оказала значительного влияния» (стр. 198), и в следующей главе, посвященной византийской политической мысли в Московии, расширяет свой кругозор, чтобы утверждать, что «Московия была ближе к тому, чтобы быть конституционной монархией чем абсолютистская монархия», именно потому, что существовали институциональные и теоретические ограничения правителя.

К сожалению, те же самые проблемы с доказательствами, которые преследуют первую часть книги, подрывают большую часть этой схемы. В частности, якобы центральный «конфликт» вокруг татарских институтов кажется искусственной конструкцией. В одном случае он указывает, что критические текстовые доказательства представляют собой церковный ответ на опричнину, написанный через десять лет после ее окончания, хотя недавние авторитетные источники ссылаются на общепринятое мнение, что текст был составлен до ее начала (стр. 19).3). По крайней мере, здесь нам требуется какое-то объяснение этого несоответствия.

Когда в своей последней главе он переходит к текстам, излагающим идею «Третьего Рима», связь материала с его темой действительно незначительна. Самым ранним изложением этой идеи является «псковский священнослужитель с византийскими литературными корнями, разъясняющий византийское наследие Руси государственному чиновнику татарского происхождения, который символически и действенно представлял монгольское наследие на Руси» (стр. 229).). Если противопоставить богатую новую книгу Н. В. Синицыной о «Третьем Риме» тому, что делает Островский, то можно увидеть, насколько бедна его выборочная трактовка контекста текстов. Мы могли бы отметить здесь, что ее книга, появившаяся одновременно с его и, таким образом, не могла быть использована им, гораздо лучше информирована, чем его, в отношении литературы последнего десятилетия по этой теме. Островский прав в том, что идея «Третьего Рима», похоже, мало использовалась официально в Московии, но, как он сам признает, это уже успешно аргументировано серьезными учеными. Единственное значимое официальное использование этой идеи было при учреждении патриаршества в 1589 году., событие, которое он выбирает в качестве конечной точки своего исследования, поскольку оно является «высшей точкой влияния церкви на московское правительство в шестнадцатом веке» (стр. 238). И все же не совсем понятно, что делать с его идеей о том, что светские и церковные чиновники должны были каким-то образом «сговориться» для достижения своей цели, что сторонники теории Третьего Рима были «экстремистским элементом», и меньше всего о том, что царь Федор» не был решительным сторонником протатарской направленности оппозиции Церкви» (с. 239).

Островский надеялся, что его, по общему признанию, «умозрительные» аргументы будут стимулировать дальнейшие исследования московской политической культуры. На самом деле они могут, хотя он мешает кому-либо воспринимать их всерьез. Он также надеялся, что его подход к «всемирной истории» выведет московскую историю из ее изоляции, противодействуя риску «сохранения московской области тайной и устаревшей» (стр. 7). К сожалению, методологические изъяны, бессвязная и часто мучительная проза, неспособность отличить важное от тривиального, скорее всего, приведут к прямо противоположному эффекту. Для тех, кто желает взвешенной переоценки старых клише о монгольском влиянии в России, Шарль Гальперин Россия и Золотая Орда (1985) остается лучшим введением. Более того, очевидно, что российские специалисты могут поместить свою тему в содержательные рамки всемирной истории, о чем свидетельствует амбициозная новая книга Дэвида Кристиана «История России, Средней Азии и Монголии ». Книга доктора Островски никогда не должна была быть опубликована в ее нынешнем виде, и она поднимает серьезные вопросы о стандартах и редакционной оценке издательства Кембриджского университета.

Гейл Ленхофф — Факультет — Кафедра славянских, восточноевропейских и евразийских языков и культур

Отдай Каждое пожертвование имеет значение.

Поиск Профессор / советник факультета

Электронная почта: lenhoff@humnet. ucla.edu Телефон: 310-825-6974 Офис: 318 Каплан Холл

Образование

1971 Бакалавр сравнительной литературы (русский, французский, немецкий модернизм), Мичиганский университет
1974 г. Магистр славянских языков и литературы, Мичиганский университет
1978 Доктор славянских языков и литератур (средневековый русский), Мичиганский университет

Исследования

Средневековая русская литература (988-1700)

Византийская, киевская и московская политическая и экономическая история
Православная литургия и богословие
Иконография
Текстовая критика
Критика формы

Публикации

Книги

Князь Федор Черный в русской истории и культуре: Исследование и тексты . Князь Федор Черный в русской истории и культуре с академическими изданиями 9 культовых текстов (продолжение моего исследования «Ранняя русская агиография»). Издательство Альянс-Архео, Москва, 2019 (352 страницы)
Степенная книга царского родословия по древним спискам. Тексты и комментарии в трех томах (Книга степеней царской генеалогии: критическое издание на основе древнейших известных рукописей. Тексты и комментарии в трех томах). Языки славянских культур, Москва, 2007–2012 (597 + 559 + 350 страниц)
Древнерусская агиография: Жития князя Федора Черного . Slavistische Veröffentlichungen Fachbereich Neuere Fremdsprachliche Philologien der Freien Universität Berlin, Band 82. Otto Harrassowitz, Wiesbaden, 1997. (496 страниц)
Князья-мученики Борис и Глеб: социокультурное исследование культа и текстов. Издательство «Славика», 1989 г. (168 страниц)
Совершение средневекового русского путешествия. Мичиганский университет, 1978. (266 стр.)

Изданные книги

Festschrift для Джанет Мартин . (под редакцией А. М. Клеймолы). История России. 42/1. 2015 (148 стр.) .
Книга царских степеней и генезис русского исторического сознания (совм. с А. М. Клеймолой). UCLA славистики, n. с., вып. VII. Славика: Блумингтон, Индиана, 2012 г. (348 стр.)
Культура и идентичность в Московии : 1359-1584 (с. А. М. Клеймола). UCLA Slavic Studies, ns, vol. III. Издательство «Иц-Гарант»: Москва, 1997. (606 стр.)

ИЗБРАННЫЕ СТАТЬИ:

«Термин годовые оброки в Повести о Петре, царевиче Ордынском». Древняя Русь. Вопросы медиевистика 1 (75) (20-19 марта): 57-61.
«Разрешение споров о собственности, привилегиях и неприкосновенности после смуты: Постановление царя Михаила Романова о притязании Ростовского Петровского монастыря на право рыболовства на озере Неро (1645 г.)». В: Три даты трагического пятидесятилетия Европы (1598-1618-1648): Россия в годы Смуты. Академия Институт истории, Москва, 2018: 183-195.
« Книга Степеней и Иллюминированная Хроника : Сравнительный анализ». Revue des études slaves 87/3-4 (2016: 157-169).
«Византийский Логос в пятую субботу Великого поста, посвященный Акафисту, и Русский Логос во Сретение Богородице». Материалы конференции 2013 г. «Кирилл и Мефодий: Византия и мир славян». Салоники, 2015 (в печати).
«Русско-татарские княжеские браки в Орде: литературные источники». История России 42, 1 (2015): 16-31.
«Смоленск после монгольского нашествия: реконструкция». (совместно с Джанет Мартин) Die Welt der Slaven LIX (2014): 111-136.
«Le Livre des degrés ou l’ècriture hagiographique de l’histoire (1555–1563)». Écrire et réécrire l’histoire russe d’Ivan le Terrrible à Vasilij Kljucevskij, 1547-1917). Пьер Гонно и Екатерина Радж. Институт исследований рабов: Париж, 2013 г., стр. 21-31.
«Учреждение Казанской епархии и проект создания Степенной книги». Древняя Русь. Вопросы Медиевистика 4 (50) (Декабрь, 2012): 95-107.
«Политика и форма в Степной книге ». Книга царских степеней и генезис русского исторического сознания. Ред. Г. Ленхофф и А. Клеймола . UCLA Slavic Studies, н.с. об. 7. Slavica Publishers, Блумингтон, Индиана, 2011: 157–174.
«Евангелие от Ивана Грозного ». Место России в Европе и Азии . Эд. Г. Сак. Центр русологии: Будапешт, 2010: 122-135.
«Чудов монастырь и Степная книга ». Религия и интеграция в Москве, Россия. Konzepte und Praktiken und Grenzen 14.-17.Jahrhundert. Ред. Л. Штейндорф. Harrassowitz Verlag: Wiesbaden, 2010: 97–116.
«Степенная книга: замысел, идеология, адресация». Степенная книга по древним спискам . Языки славянских культур: Москва, 2007: 120-144.
«Экономика средневекового литературного проекта: прямые и косвенные затраты на выпуск Степной книги». Festschrift для Ричарда Хелли. Часть I. Ред. Лоуренс Лангер и Питер Браун. В: История России 34, вып. 1-4 (2007): 219-238.
«Из истории чтения великой князи московской Евдокии». Дуковный путь Московской Руси. Материалы научной конференции, посвященной 600-летию со дня блаженной кончины преподобной Евдокии-Евфросинии великой князей Московской . Фонд Евдокии Московской: Москва, 2007: 79-87.
«Культ митрополита Ионы и концептуализация церковной власти в Московии». Speculum Slaviae Orientalis: Московия, Русь и Литва в позднее средневековье. Ред. В. В. Иванов и Ю. Верхоланцев. UCLA славистики, n. с. Том. 4. Новое издание: Москва, 2005: 122-143.
«Божественное покровительство и династия: примечания к Евангелию 1568 года ». Новые направления и результаты в международных исследованиях русистики. Издательство Университета Лоранда Этвеша, Будапешт, 2005: 52–60.
«Построение истории России в Степенная книга ». Revue des etudes slaves 76/1 (2005): 31-50.
«О библейских и святоотеческих подтекстах предисловия к Степной книге». О государственная мысль и традиции русской духовной культуры… XVI-XX вв. СО РАН: Новосибирск, 2005: 181-189.
«Сон Темира Аксака о Богородице как покровительнице Московии». Die Welt der Slaven XL (2004): 39-64.
«Степная книга и идея книги в средневековой России». Германо-славистское руководство. Festschrift fuer Peter Rehder zum 65.Geburtstag. Ред. М. Окука и У. Швайер. Die Welt der Slaven. Сэммельбанде. Band 21. Отто Сагнер: Мюнхен, 2004: 449-458.
«Новгородское Знамя Легенда в Москве Степенная книга ». Московская Россия… Издательство Университета Лоранда Этвоса, Будапешт, 2004: 178-186.
«Как крестились кости Платона и двух киевских князей: Заметки о политическом богословии Степенной книги ». Die Welt der Slaven 46, 2 (2001): 313-330.
«Марфа Борецкая, Посадница Новгородская: переосмысление ее легенды и ее жизни ». (С Джанет Мартин). Славянское обозрение 59, 2 (2000): 343-368.
«Культ святого Никиты Столпника в Переславле и среди московской элиты». Социально-политические функции культа святых в греческом и латинском обществах святых и современной эпохи. Сравнительный подход . ЛАРХОР, Варшава, 1999: 331-346.
«Источник рассказа об открытии мощей ярославских князей во Львовской и Софийской II летописях». История России 25, 1-2: 79-88 (1998).
«Неофициальное почитание Данииловичей в Московской Руси». « Культура и идентичность в Московии: 1359-1584 . UCLA Slavic Studies, ns, vol. III. Издательство «Иц-Гарант», Москва, 1997. С. 391-416.
«Вся святыя помянувше…»: стратегии биографической реконструкции в житиях московских святых. Sprache–Text–Geschichte. Festschrift для Клауса-Дитера Зеемана . ред. А. Гуски и В. Косны. Specimina Philologiae Slavicae, Supplementband 56. Отто Сагнер, Мюнхен, 1997: 161–173.
«Жития средневековых русских святых в социокультурной перспективе». Русская литература 39. Спецвыпуск «Древнерусская литература». Ред. В.-Х. Шмидт: 205–222 (1996).
«Канонизация и княжеская власть в Северо-Восточной Руси: культ Леонтия Ростовского». Ярославская старина , вып. 3: 13-22 (1996).
«Торгово-хозяйственный и культурный контекст Хожения за три моря Афанасия Никитина». Труды Отдела древнерусской литературы 47: 95-120 (1993).
«Понятие неиспорченных реликвий в древнерусской культуре». Христианство и восточные славяне. Том 1: Славянские культуры в средние века 90–108 . (Б. Гаспаров, О. Р. Хьюз, ред.). Издательство Калифорнийского университета, 1993: 252–275.

№
«Ермолинская летопись о мощах князя Федора Черного и присоединении Ярославля в 1463 году». Рубеж в истории России (Материалы конференции Чикагского университета 29-31 мая 1992 г.) . В: История России 19, вып. 1-4 (1992). Эд. Ричард Хелли: 155–168.
«Die nordostrussische Hagiographie im literarischen Prozess: die Vita des Fürsten Fedor Black». Gattung und Genologie der Slavisch-orthodoxen Literaturen des Mittelalters ( Dritte BerlinerFachtagung , 1988). (К.-Д. Зееманн, изд.). Отто Харрасовиц, 19 лет92: 63-104.
«Канонизация и княжеская власть в Северо-Восточной Руси: культ Леонтия Ростовского». Welt der Slaven 37, 2: 359-380 (1992).
«Киевская русская литература». Histoire de la litterature russe (Э. Эткинд, Г. Ниват, И. Серман, В. Страда, ред.). Файард, 1992: 29-58, 742-748, 815-817.
«La litterature de la Russie du nord-est». Histoire de la litterature russe (Э. Эткинд, Г. Ниват, И. Серман, В. Страда, ред.). Фаярд, 19 лет92: 125-148, 752-758, 818-820.
«Восточнославянские агиографические парадигмы и трансформации». Semiotica 75, 3-4: 355-358 (1989).
«Проблемы типологии средневекового повествования: пример». Gattung und Narration in den aelteren slavischen L iteraturen. Ред. К.-Д. Зееманн. Харрасовиц: Берлин, 1987: 109–118.
«Категории древнерусской письменности». Славянское и восточноевропейское обозрение 31/2 (1987): 259-271.
«Коммерческий и культурный контекст путешествия Афанасия Никитина за три моря ». (С Джанет Мартин). Jahrbücher für Geschichte Osteuropas 37, 3: 321-344 (1989).
«Упорядочивание древнерусского повествования: По ряду против Некако и Смутно ». Studia Slavica Mediaevalia et Humanistica Riccardo Picchio Dicata (M. Colucci, G. Dell’Agata, H. Goldblatt, eds.). Edizione Dell-Ateneo, 1986): 413-423.
Вольф-Генрих Шмидт, изд. Gattungsprobleme der älteren slavischen Literaturen (1984). Рассмотрено в Slavic Review 44, 1: 575-576 (1985).
«Богослужебная поэзия Средневековой Руси». Scando-Slavica 29: 21-43 (1984).
«Христианские и языческие слои в восточнославянском культе святителя Николая». Славянско-Восточно-Европейский журнал 28, 2: 147-163 (1984).
«К теории протожанров в средневековой русской письменности». Русское обозрение 43, 1: 31-54 (1984).
«Хронологическая ошибка и ирония в произведении Михаила Булгакова « дней Турбиных ». Русская литература и американская критика (ред. К. Бростром). Мичиганские славянские публикации, 1984: 149–160.
«Переосмысление «Афанасия Никитина» Трубецкого». Канадско-американские славистики 18, 3: 377-392 (1984).
«Эллинистическая эротика и Киево-Печерский патерик «Сказание о Моисее Венгере». История России 10, 2: 141-153 (1983).
«Эстетическая функция и средневековая русская культура». Структура литературного процесса: исследования, посвященные памяти Феликса Водицки (М. Червенка, П. Штайнер, Р. Врун, ред.), John Benjamins Publishing Co., 1982: 321-340.
«Три прототипа и их место в книге паломников тринадцатого века». Славянское обозрение 4, 4: 603-613 (1981).