Николай Гоголь «Ночь перед Рождеством»
Самая классическая классика, самый крупный бриллиант среди россыпи драгоценностей-эти мои вольные и громкие эпитеты, я думаю вполне заслужены по отношению к данной повести. «Ночь перед Рождеством» на мой взгляд является максимальным выражением таланта писателя во всем цикле «Вечеров» и в отношении мастерства изложения, и в яркости художественных образов, и в оригинальности сюжета. Мистический мир Гоголя разрывает жесткие рамки объективной реальности, позволяя сверхъестественному быть совсем рядом с явью. И такое соседство воспринимается жутковатой, но вполне естественной данностью. В народном фольклоре такое взаимопроникновение исторически прослеживалось с самых ранних времен, сплетая бытовой уклад и мистику в единое целое. И поэтому эти соседствующие миры неизбежно вносили свои атрибуты в граничащую реальность.
Так, все пороки человечества обуславливались вмешательством нечистой силы в людские дела, особенно когда человек пошатнулся в своей вере и жизненной стойкости.
Впрочем, нечистая сила и сама не прочь пожить на земле людской жизнью и флирт черта с Солохой наглядно это представляет. Образ Солохи как раз и показывает взаимопроникновение бытового и потустороннего, выражение тайного порока прелести на который так падок сильный пол. Вообще повесть богата на разноплановые образы и характеры, мастерски раскрываемые писателем. Вакула есть выражение стойкости, упорства и мужественности, вместе с тем способный на нежную любовь.
Подобные бытовые сцены, как то-путь Чуба с кумом в гости, череда визитеров к Солохе, происшествие с мешками-очаровывают не только фирменной гоголевской комичностью, но и показанной народной непосредственностью и простотой. Безусловные людские пороки селян, Гоголь показывает как-бы очищенными от глубинного яда развращенной души, берущими свое начало пусть в непросвещенном, но все-таки чистом в своей простоте народном характере. Именно это и позволило Вакуле противостоять чертовскому обольщению.
В самой же сути этой великолепной Рождественской истории, на мой взгляд стоит нечто, недоступное самому глубокому анализу. Это то, что находится вне сферы мысли и интеллекта, а берет свое начало в области проникновенных чувств и эмоций. Отзыв подразумевает обоснованность мнения, но иногда достаточно сказать, что произведение берет за душу просто своей искренностью, легкостью и интересом, тем, что неуловимо скрыто между строк. Естественно, данная аргументация справедлива только по отношению к действительно талантливым произведениям, к которым безусловно относится «Ночь перед Рождеством».
Николай Гоголь. Ночь перед Рождеством
Последний день перед Рождеством прошёл. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звёзды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа. Если бы в это время проезжал сорочинский заседатель на тройке обывательских лошадей, в шапке с барашковым околышком, сделанной по манеру уланскому, в синем тулупе, подбитом чёрными смушками, с дьявольски сплетённою плетью, которою имеет он обыкновение подгонять своего ямщика, то он бы, верно, приметил её, потому что от сорочинского заседателя ни одна ведьма на свете не ускользнёт. Он знает наперечёт, сколько у каждой бабы свинья мечет поросёнков, и сколько в сундуке лежит полотна, и что именно из своего платья и хозяйства заложит добрый человек в воскресный день в шинке. 
Завтра же, с первыми колоколами к заутрене, побежит он без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу.
Между тем чёрт крался потихоньку к месяцу и уже протянул было руку схватить его, но вдруг отдёрнул её назад, как бы обжёгшись, пососал пальцы, заболтал ногою и забежал с другой стороны, и снова отскочил и отдёрнул руку. Однако ж, несмотря на все неудачи, хитрый чёрт не оставил своих проказ. Подбежавши, вдруг схватил он обеими руками месяц, кривляясь и дуя, перекидывал его из одной руки в другую, как мужик, доставший голыми руками огонь для своей люльки; наконец поспешно спрятал в карман и, как будто ни в чём не бывал, побежал далее. В Диканьке никто не слышал, как чёрт украл месяц. Правда, волостной писарь, выходя на четвереньках из шинка, видел, что месяц ни с сего ни с того танцевал на небе, и уверял с божбою в том всё село; но миряне качали головами и даже подымали его на смех. Но какая же была причина решиться чёрту на такое беззаконное дело? А вот какая: он знал, что богатый козак Чуб приглашён дьяком на кутью, где будут: голова; приехавший из архиерейской певческой родич дьяка в синем сюртуке, бравший самого низкого баса; козак Свербыгуз и ещё кое-кто; где, кроме кутьи, будет варенуха, перегонная на шафран водка и много всякого съестного. |
Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты. Ещё ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат; месяц один только заглядывал в них украдкою, как бы вызывая принаряживавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий снег. Тут через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошёл тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле.
|
/ Полные произведения / Гоголь Н.В. / Ночь перед Рождеством
Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа.* Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты. Если бы в это время проезжал сорочинский заседатель на тройке обывательских лошадей, в шапке с барашковым околышком, сделанной по манеру уланскому, в синем тулупе, 202 подбитом черными смушками, с дьявольски-сплетенною плетью, которою имеет он обыкновение подгонять своего ямщика, то он бы, верно, приметил ее, потому что от сорочинского заседателя ни одна ведьма на свете не ускользнет. Он знает наперечет, сколько у каждой бабы свинья мечет поросенков и сколько в сундуке лежит полотна и что именно из своего платья и хозяйства заложит добрый человек в воскресный день в шинке. Но сорочинский заседатель не проезжал, да и какое ему дело до чужих, у него своя волость. 
А ведьма, между тем, поднялась так высоко, что одним только черным пятнышком мелькала вверху. Но где ни показывалось пятнышко, там звезды, одна за другою, пропадали на небе. Скоро ведьма набрала их полный рукав. Три или четыре еще блестели. Вдруг, с другой стороны показалось другое пятнышко, увеличилось, стало растягиваться, и уже было не пятнышко. Близорукий, хотя бы надел на нос, вместо очков, колеса с комиссаровой брички, и тогда бы не распознал, что это такое. Спереди совершенно немец:* узенькая, беспрестанно вертевшаяся и нюхавшая всё, что ни попадалось, мордочка, оканчивалась, как и у наших свиней, кругленьким пятачком, ноги были так тонки, что если бы такие имел яресковский голова, то он переломал бы их в первом козачке. Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды; только разве по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец и не губернский стряпчий, а просто чорт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей.  А между тем его дочка, красавица на всем селе, останется дома, а к дочке наверное придет кузнец, силач и детина хоть куда, который чорту был противнее проповедей отца Кондрата. В досужее от дел время кузнец занимался малеванием и слыл лучшим живописцем во всем околодке. Сам еще тогда здравствовавший сотник Л…ко вызывал его нарочно в Полтаву выкрасить досчатый забор около его дома. Все миски, из которых диканьские козаки хлебали борщ, были размалеваны кузнецом. Кузнец был богобоязливый человек и писал часто образа святых, и теперь еще можно найти в Т… церкве его евангелиста Луку. Но торжеством его искусства была одна картина, намалеванная на церковной стене в правом притворе, в которой изобразил он святого Петра в день страшного суда, с ключами в руках, изгонявшего из ада злого духа; испуганный чорт метался во все стороны, предчувствуя свою погибель, а заключенные прежде грешники били и гоняли его кнутами, поленами и всем, чем ни попало. В то время, когда живописец трудился над этою картиною и писал ее на большой деревянной доске, чорт всеми силами старался мешать ему: толкал невидимо под руку, подымал из горнила в кузнице золу и обсыпал ею картину; но, несмотря на всё, работа была кончена, доска внесена 204 в церковь и вделана в стену притвора, и с той поры чорт поклялся мстить кузнецу. Одна только ночь оставалась ему шататься на белом свете; но и в эту ночь он выискивал чем-нибудь выместить на кузнеце свою злобу. И для этого решился украсть месяц в той надежде, что старый Чуб ленив и не легок на подъем, к дьяку же от избы не так близко: дорога шла по за селом, мимо мельниц, мимо кладбища, огибала овраг. Еще при месячной ночи варенуха и водка, настоенная на шафран, могла бы заманить Чуба. Но в такую темноту вряд ли бы удалось кому стащить его с печки и вызвать из хаты. А кузнец, который был издавна не в ладах с ним, при нем ни за что не отважится итти к дочке, несмотря на свою силу. Таким-то образом, как только чорт спрятал в карман свой месяц, вдруг по всему миру сделалось так темно, что не всякой бы нашел дорогу к шинку, не только к дьяку. Ведьма, увидевши себя вдруг в темноте, вскрикнула. Тут чорт, подъехавши мелким бесом, подхватил ее под руку и пустился нашептывать на ухо то самое, что обыкновенно нашептывают всему женскому роду. Чудно устроено на нашем свете! Всё, что ни живет в нем, всё силится перенимать и передразнивать один другого. Прежде, бывало, в Миргороде один судья да городничий хаживали зимою в крытых сукном тулупах, а всё мелкое чиновничество носило просто нагольные. Теперь же и заседатель, и подкоморий отсмалили себе новые шубы из решетиловских смушек с суконною покрышкою. Канцелярист и волостной писарь третьего году взяли синей китайки по шести гривен аршин. Пономарь сделал себе на лето нанковые шаровары и жилет из полосатого гаруса. Словом, всё лезет в люди! Когда эти люди не будут суетны! Можно побиться об заклад, что многим покажется удивительно видеть чорта, пустившегося и себе туда же. Досаднее всего то, что он, верно, воображает себя красавцем, между тем как фигура — взглянуть совестно. Рожа, как говорит Фома Григорьевич, мерзость мерзостью, однако ж и он строит любовные куры! Но на небе и под небом так сделалось темно, что ничего нельзя уже было видеть, что происходило далее между ними. ——— 205 „Так ты, кум, еще не был у дьяка в новой хате?“ говорил козак Чуб, выходя из дверей своей избы, сухощавому, высокому в коротком тулупе мужику с обросшею бородою, показывавшею, что уже более двух недель не прикасался к ней обломок косы, которым обыкновенно мужики бреют свою бороду за неимением бритвы. „Там теперь будет добрая попойка!“ продолжал Чуб, осклабив при этом свое лицо. „Как бы только нам не опоздать“. При сем Чуб поправил свой пояс, перехватывавший плотно его тулуп, нахлобучил крепче свою шапку, стиснул в руке кнут — страх и грозу докучливых собак, но, взглянув вверх, остановился… „Что за дьявол! Смотри! смотри, Панас!..“ „Что?“ произнес кум и поднял свою голову также вверх. „Как что? месяца нет“. „Что за пропасть? В самом деле нет месяца“. „То-то что нет“, выговорил Чуб с некоторою досадою на неизменное равнодушие кума: „тебе, небось, и нужды нет“. „А что мне делать!“ „Надобно же было“, продолжал Чуб, утирая рукавом усы: „какому-то дьяволу, чтоб ему не довелось, собаке, поутру рюмки водки выпить, вмешаться!.. Право, как будто на смех… Нарочно, сидевши в хате, глядел в окно: ночь — чудо. Светло; снег блещет при месяце. Всё было видно как днем. Не успел вытти за дверь, и вот, хоть глаз выколи!“ Чуб долго еще ворчал и бранился, а между тем, в то же время, раздумывал, на что бы решиться. Ему до смерти хотелось покалякать о всяком вздоре у дьяка, где, без всякого сомнения, сидел уже и голова, и приезжий бас, и дегтярь Микита, ездивший через каждые две недели в Полтаву на торги и отпускавший такие шутки, что все миряне брались за животы со смеху. Уже видел Чуб мысленно стоявшую на столе варенуху. Всё это было заманчиво, правда; но темнота ночи напомнила ему о той лени, которая так мила всем козакам. Как бы хорошо теперь лежать, поджавши под себя ноги, на лежанке, курить спокойно люльку и слушать сквозь упоительную дремоту колядки и песни веселых парубков и девушек, толпящихся кучами под окнами. Он бы, без всякого сомнения, решился на последнее, если бы был один, но теперь обоим не так 206 скучно и страшно итти темною ночью, да и не хотелось таки показаться перед другими ленивым или трусливым. Окончивши побранки, обратился он снова к куму. „Так нет, кум, месяца?“ „Нет“. „Чудно, право. А дай понюхать табаку! У тебя, кум, славный табак! Где ты берешь его?“ „Кой чорт, славный!“ отвечал кум, закрывая березовую тавлинку, исколотую узорами. „Старая курица не чихнет!“ „Я помню“, продолжал всё так же Чуб: „мне покойный шинкарь Зузуля раз привез табаку из Нежина. Эх, табак был! Добрый табак был! Так что же, кум, как нам быть? ведь темно на дворе“. „Так, пожалуй, останемся дома“, произнес кум, ухватясь за ручку двери. Если бы кум не сказал этого, то Чуб, верно бы, решился остаться, но теперь его как будто что-то дергало итти наперекор. „Нет, кум, пойдем! нельзя, нужно итти!“ Сказавши это, он уже и досадовал на себя, что сказал. Ему было очень неприятно тащиться в такую ночь; но его утешало то, что он сам нарочно этого захотел и сделал таки не так, как ему советовали. Кум, не выразив на лице своем ни малейшего движения досады, как человек, которому решительно всё равно, сидеть ли дома, или тащиться из дому, обсмотрелся, почесал палочкой батога свои плечи, и два кума отправились в дорогу. ——— Теперь посмотрим, что делает, оставшись одна, красавица дочка. Оксане не минуло еще и семнадцати лет, как во всем почти свете, и по ту сторону Диканьки, и по эту сторону Диканьки, только и речей было, что про нее. Парубки гуртом провозгласили, что лучшей девки и не было еще никогда и не будет никогда на селе. Оксана знала и слышала всё, что про нее говорили, и была капризна, как красавица. Если бы она ходила не в плахте и запаске, а в каком-нибудь капоте, то разогнала бы всех своих девок. Парубки гонялись 207 за нею толпами, но, потерявши терпение, оставляли мало по малу и обращались к другим, не так избалованным. Один только кузнец был упрям и не оставлял своего волокитства, несмотря на то, что и с ним поступаемо было ничуть не лучше, как с другими. По выходе отца своего, она долго еще принаряживалась и жеманилась перед небольшим в оловянных рамках зеркалом и не могла налюбоваться собою. „Что людям вздумалось расславлять, будто я хороша?“ говорила она, как бы рассеянно, для того только, чтобы об чем-нибудь поболтать с собою. „Лгут люди, я совсем не хороша“. Но мелькнувшее в зеркале свежее живое в детской юности лицо с блестящими черными очами и невыразимо приятной усмешкой, прожигавшей душу, вдруг доказали противное. „Разве черные брови и очи мои“, продолжала красавица, не выпуская зеркала: „так хороши, что уже равных им нет и на свете. Что тут хорошего в этом вздернутом кверху носе? и в щеках? и в губах? будто хороши мои черные косы? Ух! Их можно испугаться вечером: они, как длинные змеи, перевились и обвились вокруг моей головы. Я вижу теперь, что я совсем не хороша!“ и, отдвигая несколько подалее от себя зеркало, вскрикнула: „Нет, хороша я! Ах, как хороша! Чудо! Какую радость принесу я тому, кого буду женою! Как будет любоваться мною мой муж! Он не вспомнит себя. Он зацелует меня на смерть“. „Чудная девка!“ прошептал вошедший тихо кузнец: „и хвастовства у нее мало! С час стоит, глядясь в зеркало, и не наглядится, и еще хвалит себя вслух!“ „Да, парубки, вам ли чета я? вы поглядите на меня“, продолжала хорошенькая кокетка: „как я плавно выступаю; у меня сорочка шита красным шелком. А какие ленты на голове! Вам век не увидать богаче галуна! Всё это накупил мне отец мой для того, чтобы на мне женился самый лучший молодец на свете!“ и усмехнувшись поворотилась она в другую сторону, и увидела кузнеца. .. Вскрикнула и сурово остановилась перед ним. Кузнец и руки опустил. Трудно рассказать, что выражало смугловатое лицо чудной девушки: и суровость в нем была видна; и сквозь суровость 208 какая-то издевка над смутившимся кузнецом, и едва заметная краска досады тонко разливалась по лицу; и всё это так смешалось и так было неизобразимо хорошо, что расцеловать ее миллион раз — вот всё, что можно было сделать тогда найлучшего. „Зачем ты пришел сюда?“ так начала говорить Оксана. „Разве хочется, чтобы выгнала за дверь лопатою? Вы все мастера подъезжать к нам. Вмиг пронюхаете, когда отцов нет дома. О! я знаю вас! Что, сундук мой готов?“ „Будет готов, мое серденько, после праздника будет готов. Если бы ты знала, сколько возился около него: две ночи не выходил из кузницы; зато ни у одной поповны не будет такого сундука. Железо на оковку положил такое, какого не клал на сотникову таратайку, когда ходил на работу в Полтаву. А как будет расписан! Хоть весь околодок выходи своими беленькими ножками, не найдешь такого! По всему полю будут раскиданы красные и синие цветы. Гореть будет, как жар. Не сердись же на меня! Позволь хоть поговорить, хоть поглядеть на тебя!“ „Кто ж тебе запрещает? говори и гляди!“ Тут села она на лавку и снова взглянула в зеркало, и стала поправлять на голове свои косы. Взглянула на шею, на новую сорочку, вышитую шелком, и тонкое чувство самодовольствия выразилось на устах, на свежих ланитах и отсветилось в очах. „Позволь и мне сесть возле тебя!“ сказал кузнец. „Садись“, проговорила Оксана, сохраняя в устах и в довольных очах то же самое чувство. „Чудная, ненаглядная Оксана, позволь поцеловать тебя!“ произнес ободренный кузнец и прижал ее к себе в намерении схватить поцелуй; но Оксана отклонила свои щеки, находившиеся уже на неприметном расстоянии от губ кузнеца, и оттолкнула его. „Чего тебе еще хочется? Ему когда мед, так и ложка нужна! Поди прочь, у тебя руки жестче железа. Да и сам ты пахнешь дымом. Я думаю, меня всю обмарал сажею“. Тут она поднесла зеркало и снова начала перед ним охорашиваться. „Не любит она меня“, думал про себя, повеся голову, кузнец. „Ей всё игрушки; а я стою перед нею, как дурак, и 209 очей не свожу с нее. И всё бы стоял перед нею, и век бы не сводил с нее очей! Чудная девка! чего бы я не дал, чтобы узнать, что у нее на сердце, кого она любит. Но нет, ей и нужды нет ни до кого. Она любуется сама собою; мучит меня бедного; а я за грустью не вижу света; а я ее так люблю, как ни один человек на свете не любил и не будет никогда любить“. „Правда ли, что твоя мать ведьма?“ произнесла Оксана и засмеялась; и кузнец почувствовал, что внутри его всё засмеялось. Смех этот как будто разом отозвался в сердце и в тихо встрепенувших жилах, и за всем тем досада запала в его душу, что он не во власти расцеловать так приятно засмеявшееся лицо. „Что мне до матери? ты у меня мать и отец и всё, что ни есть дорогого на свете. Если б меня призвал царь и сказал: кузнец Вакула, проси у меня всего, что ни есть лучшего в моем царстве, всё отдам тебе. Прикажу тебе сделать золотую кузницу, и станешь ты ковать серебряными молотами. Не хочу, сказал бы я царю, ни каменьев дорогих, ни золотой кузницы, ни всего твоего царства. Дай мне лучше мою Оксану!“ „Видишь какой ты! только отец мой сам не промах. Увидишь, когда он не женится на твоей матери“, проговорила, лукаво усмехнувшись, Оксана. „Однако ж девчата не приходят… Что б это значило? Давно уже пора колядовать. Мне становится скучно“. „Бог с ними, моя красавица!“ „Как бы не так! с ними, верно, придут парубки. Тут-то пойдут балы. Воображаю, каких наговорят смешных историй!“ „Так тебе весело с ними?“ „Да уж веселее, чем с тобою. А! кто-то стукнул, верно, девчата с парубками“. „Чего мне больше ждать?“ говорил сам с собою кузнец. „Она издевается надо мною. Ей я столько же дорог, как перержавевшая подкова. Но если ж так, не достанется по крайней мере другому посмеяться надо мною. Пусть только я наверное замечу, кто ей нравится более моего; я отучу…“ 210 Стук в двери и резко зазвучавший на морозе голос: отвори! прервал его размышления. „Постой, я сам отворю“, сказал кузнец и вышел в сени в намерении отломать с досады бока первому попавшемуся человеку. ——— Мороз увеличился, и вверху так сделалось холодно, что чорт перепрыгивал с одного копытца на другое и дул себе в кулак, желая сколько-нибудь отогреть мерзнувшие руки. Не мудрено однако ж и смерзнуть тому, кто толкался от утра до утра в аду, где, как известно, не так холодно, как у нас зимою, и где, надевши колпак и ставши перед очагом, будто в самом деле кухмистр, поджаривал он грешников с таким удовольствием, с каким обыкновенно баба жарит на Рождество колбасу. Ведьма сама почувствовала, что холодно, несмотря на то, что была тепло одета; и потому, поднявши руки кверху, отставила ногу и, приведши себя в такое положение, как человек, летящий на коньках, не сдвинувшись ни одним суставом, спустилась по воздуху, будто по ледяной покатой горе, и прямо в трубу. Чорт таким же порядком отправился вслед за нею. Но так как это животное проворнее всякого франта в чулках, то не мудрено, что он наехал при самом входе в трубу на шею своей любовницы и оба очутились в просторной печке между горшками. Путешественница отодвинула потихоньку заслонку поглядеть, не назвал ли сын ее Вакула в хату гостей, но, увидевши, что никого не было, выключая только мешки, которые лежали посереди хаты, вылезла из печки, скинула теплый кожух, оправилась, и никто бы не мог узнать, что она за минуту назад ездила на метле. Мать кузнеца Вакулы имела от роду не больше сорока лет. Она была ни хороша, ни дурна собою. Трудно и быть хорошею в такие года. Однако ж она так умела причаровать к себе самых степенных козаков (которым, не мешает между прочим заметить, мало было нужды до красоты), что к ней хаживал и голова, и дьяк Осип Никифорович (конечно, если 211 дьячихи не было дома), и козак Корний Чуб, и козак Касьян Свербыгуз. И, к чести ее сказать, она умела искусно обходиться с ними. Ни одному из них и в ум не приходило, что у него есть соперник. Шел ли набожный мужик или дворянин, как называют себя козаки, одетый в кобеняк с видлогою, в воскресенье в церковь или, если дурная погода, в шинок, как не зайти к Солохе, не поесть жирных с сметаною вареников и не поболтать в теплой избе с говорливой и угодливой хозяйкой. И дворянин нарочно для этого давал большой крюк, прежде чем достигал шинка, и называл это заходить по дороге. А пойдет ли, бывало, Солоха в праздник в церковь, надевши яркую плахту с китайчатою запаскою, а сверх ее синюю юбку, на которой сзади нашиты были золотые усы, и станет прямо близ правого крылоса, то дьяк уже, верно, закашливался и прищуривал невольно в ту сторону глаза; голова гладил усы, заматывал за ухо оселедец и говорил стоявшему близ его соседу: „Эх, добрая баба! Чорт-баба!“ Солоха кланялась каждому, и каждый думал, что она кланяется ему одному. Но охотник мешаться в чужие дела тотчас бы заметил, что Солоха была приветливее всего с козаком Чубом. Чуб был вдов; восемь скирд хлеба всегда стояли перед его хатою. Две пары дюжих волов всякой раз высовывали свои головы из плетеного сарая на улицу и мычали, когда завидывали шедшую куму корову или дядю толстого быка. Бородатый козел взбирался на самую крышу и дребезжал оттуда резким голосом, как городничий, дразня выступавших по двору индеек и оборачивался задом, когда завидывал своих неприятелей, мальчишек, издевавшихся над его бородою. В сундуках у Чуба водилось много полотна, жупанов и старинных кунтушей с золотыми галунами: покойная жена его была щеголиха. В огороде, кроме маку, капусты, подсолнечников, засевалось еще каждый год две нивы табаку. Всё это Солоха находила не лишним присоединить к своему хозяйству, заранее размышляя о том, какой оно примет порядок, когда перейдет в ее руки, и удвоивала благосклонность к старому Чубу. А чтобы, каким-нибудь образом, сын ее Вакула не подъехал к его дочери и не успел прибрать всего себе, и тогда бы наверно не допустил 212 ее мешаться ни во что, она прибегнула к обыкновенному средству всех сорокалетних кумушек: ссорить как можно чаще Чуба с кузнецом. Может быть, эти самые хитрости и сметливость ее были виною, что кое-где начали поговаривать старухи, особливо когда выпивали где-нибудь на веселой сходке лишнее, что Солоха точно ведьма; что парубок Кизяколупенко видел у нее сзади хвост величиною не более бабьего веретена; что она еще в позапрошлый четверг черною кошкою перебежала дорогу, что к попадье раз прибежала свинья, закричала петухом, надела на голову шапку отца Кондрата и убежала назад. Случилось, что тогда, когда старушки толковали об этом, пришел как-то коровий пастух Тымиш Коростявый. Он не преминул рассказать, как летом перед самою Петровкою, когда он лег спать в клеву, подмостивши под голову солому, видел собственными глазами, что ведьма с распущенною косою, в одной рубашке, начала доить коров, а он не мог пошевельнуться, так был околдован; подоивши коров, она пришла к нему и помазала его губы чем-то таким гадким, что он плевал после того целый день. Но всё это что-то сомнительно, потому что один только сорочинский заседатель может увидеть ведьму. И оттого все именитые козаки махали руками, когда слышали такие речи. „Брешут, сучи бабы!“ бывал обыкновенный ответ их. Вылезши из печки и оправившись, Солоха, как добрая хозяйка, начала убирать и ставить всё к своему месту; но мешков не тронула: это Вакула принес, пусть же сам и вынесет! Чорт между тем, когда еще влетал в трубу, как-то нечаянно оборотившись, увидел Чуба об руку с кумом, уже далеко от избы. Вмиг вылетел он из печки, перебежал им дорогу и начал разрывать со всех сторон кучи замерзшего снега. Поднялась метель. В воздухе забелело. Снег метался взад и вперед сетью и угрожал залепить глаза, рот и уши пешеходам. А чорт улетел снова в трубу, в твердой уверенности, что Чуб возвратится вместе с кумом назад, застанет кузнеца и отпотчевает его так, что он долго будет не в силах взять в руки кисть и малевать обидные карикатуры. ——— 213 В самом деле, едва только поднялась метель, и ветер стал резать прямо в глаза, как Чуб уже изъявил раскаяние и, нахлобучивая глубже на голову капелюхи, угощал побранками себя, чорта и кума. Впрочем эта досада была притворная. Чуб очень рад был поднявшейся метели. До дьяка еще оставалось в восемь раз больше того расстояния, которое они прошли. Путешественники поворотили назад. Ветер дул в затылок; но сквозь метущий снег ничего не было видно. „Стой, кум! мы, кажется, не туда идем“, сказал, немного отошедши, Чуб: „я не вижу ни одной хаты. Эх, какая метель! свороти-ка ты, кум, немного в сторону, не найдешь ли дороги; а я тем временем поищу здесь. Дернет же нечистая сила потаскаться по такой вьюге! не забудь закричать, когда найдешь дорогу. Эк, какую кучу снега напустил в очи сатана!“ Дороги, однако ж, не было видно. Кум, отошедши в сторону, бродил в длинных сапогах взад и вперед и наконец набрел прямо на шинок. Эта находка так его обрадовала, что он позабыл всё и, стряхнувши с себя снег, вошел в сени, нимало не беспокоясь об оставшемся на улице куме. Чубу показалось между тем, что он нашел дорогу; остановившись, принялся он кричать во всё горло, но, видя, что кум не является, решился итти сам. Немного пройдя, увидел он свою хату. Сугробы снега лежали около нее и на крыше. Хлопая намерзнувшими на холоде руками, принялся он стучать в дверь и кричать повелительно своей дочери отпереть ее. „Чего тебе тут нужно?“ сурово закричал вышедший кузнец. Чуб, узнавши голос кузнеца, отступил несколько назад. „Э, нет, это не моя хата“, говорил он про себя: „в мою хату не забредет кузнец. Опять же, если присмотреться хорошенько, то и не кузнецова. Чья бы была это хата? Вот на! не распознал! это хромого Левченка, который недавно женился на молодой жене. У него одного только хата похожа на мою. То-то мне показалось и сначала немного чудно, что так скоро пришел домой. Однако ж Левченко сидит теперь у дьяка, это я знаю, зачем же кузнец?.. Э, ге, ге! он ходит к его молодой жене. Вот как! хорошо!.. теперь я всё понял“. 214 „Кто ты такой и зачем таскаешься под дверями?“ произнес кузнец суровее прежнего и подойдя ближе. „Нет не скажу ему, кто я“, подумал Чуб: „чего доброго еще приколотит проклятый выродок!“ и, переменив голос, отвечал: „Это я, человек добрый! пришел вам на забаву поколядовать немного под окнами“. „Убирайся к чорту с своими колядками!“ сердито закричал Вакула. „Что ж ты стоишь? слышишь, убирайся сей же час вон!“ Чуб сам уже имел это благоразумное намерение, но ему досадно показалось, что принужден слушаться приказаний кузнеца. Казалось, какой-то злой дух толкал его под руку и вынуждал сказать что-нибудь наперекор. „Что ж ты, в самом деле, так раскричался?“ произнес он тем же голосом: „я хочу колядовать, да и полно“. „Эге! да ты от слов не уймешься!. .“ Вслед за сими словами Чуб почувствовал пребольной удар в плечо. „Да вот это ты, как я вижу, начинаешь уже драться!“ произнес он, немного отступая. „Пошел, пошел!“ кричал кузнец, наградив Чуба другим толчком. „Что ж ты!“ произнес Чуб таким голосом, в котором изображалась и боль, и досада, и робость. „Ты, вижу, не в шутку дерешься и еще больно дерешься!“ „Пошел, пошел!“ закричал кузнец и захлопнул дверь. „Смотри, как расхрабрился!“ говорил Чуб, оставшись один на улице. „Попробуй, подойди! вишь какой! вот большая цяца! ты думаешь, я на тебя суда не найду. Нет, голубчик, я пойду, и пойду прямо к комиссару. Ты у меня будешь знать. Я не посмотрю, что ты кузнец и маляр. Однако ж посмотреть на спину и плечи: я думаю, синие пятна есть. Должно быть, больно поколотил вражий сын! жаль, что холодно и не хочется скидать кожуха! Постой ты, бесовской кузнец, чтоб чорт поколотил и тебя, и твою кузницу, ты у меня напляшешься! вишь, проклятый шибеник! однако ж, ведь теперь его нет дома. Солоха, думаю, сидит одна. Гм… оно ведь недалеко отсюда; пойти бы! Время теперь такое, что нас никто не застанет. Может, и того будет можно… вишь, как больно поколотил проклятый кузнец!“ 215 Тут Чуб, почесав свою спину, отправился в другую сторону. Приятность, ожидавшая его впереди при свидании с Солохою, умаливала немного боль и делала нечувствительным и самый мороз, который трескался по всем улицам, не заглушаемый вьюжным свистом. По временам на лице его, которого бороду и усы метель намылила снегом проворнее всякого цирульника, тирански хватающего за нос свою жертву, показывалась полусладкая мина. Но если бы однако ж снег не крестил взад и вперед всего перед глазами, то долго еще можно было бы видеть, как Чуб останавливался, почесывал спину, произносил: больно поколотил проклятый кузнец! и снова отправлялся в путь. ——— В то время, когда проворный франт с хвостом и козлиною бородою летал из трубы и потом снова в трубу, висевшая у него на перевязи при боку ладунка, в которую он спрятал украденный месяц, как-то нечаянно зацепившись в печке, растворилась, и месяц, пользуясь этим случаем, вылетел через трубу Солохиной хаты и плавно поднялся по небу. Всё осветилось. Метели как не бывало. Снег загорелся широким серебряным полем и весь обсыпался хрустальными звездами. Мороз как бы потеплел. Толпы парубков и девушек показались с мешками. Песни зазвенели, и под редкою хатою не толпились колядующие. Чудно блещет месяц! Трудно рассказать, как хорошо потолкаться, в такую ночь, между кучею хохочущих и поющих девушек и между парубками, готовыми на все шутки и выдумки, какие может только внушить весело смеющаяся ночь. Под плотным кожухом тепло; от мороза еще живее горят щеки; а на шалости сам лукавый подталкивает сзади. Кучи девушек с мешками вломились в хату Чуба, окружили Оксану. Крик, хохот, рассказы оглушили кузнеца. Все наперерыв спешили рассказать красавице что-нибудь новое, выгружали мешки и хвастались паляницами, колбасами, варениками, которых успели уже набрать довольно за свои колядки. Оксана, казалось, была в совершенном удовольствии 216 и радости, болтала то с той, то с другой и хохотала без умолку. С какой-то досадою и завистью глядел кузнец на такую веселость и на этот раз проклинал колядки, хотя сам бывал от них без ума. „Э, Одарка!“ сказала веселая красавица, оборотившись к одной из девушек: „у тебя новые черевики! Ах какие хорошие! и с золотом! Хорошо тебе, Одарка, у тебя есть такой человек, который всё тебе покупает; а мне некому достать такие славные черевики“. „Не тужи, моя ненаглядная Оксана!“ подхватил кузнец: „я тебе достану такие черевики, какие редкая панночка носит“. „Ты?“ сказала, скоро и надменно поглядев на него, Оксана. „Посмотрю я, где ты достанешь черевики, которые могла бы я надеть на свою ногу. Разве принесешь те самые, которые носит царица“. „Видишь, каких захотела!“ закричала со смехом девичья толпа. „Да!“ продолжала гордо красавица: „будьте все вы свидетельницы, если кузнец Вакула принесет те самые черевики, которые носит царица, то, вот мое слово, что выйду тот же час за него замуж“. Девушки увели с собою капризную красавицу. „Смейся, смейся!“ говорил кузнец, выходя вслед за ними. „Я сам смеюсь над собою! Думаю, и не могу вздумать, куда девался ум мой. Она меня не любит — ну, бог с ней! будто только на всем свете одна Оксана. Слава богу, девчат много хороших и без нее на селе. Да что? Оксана? с нее никогда не будет доброй хозяйки; она только мастерица рядиться. Нет, полно, пора перестать дурачиться“. Но в самое то время, когда кузнец готовился быть решительным, какой-то злой дух проносил пред ним смеющийся образ Оксаны, говорившей насмешливо: „достань, кузнец, царицыны черевики, выйду за тебя замуж!“ Всё в нем волновалось, и он думал только об одной Оксане. Толпы колядующих, парубки особо, девушки особо, спешили из одной улицы в другую. Но кузнец шел и ничего не видал и не участвовал в тех веселостях, которые когда-то любил более всех. ——— 217 Чорт между тем не на шутку разнежился у Солохи: целовал ее руку с такими ужимками, как заседатель у поповны, брался за сердце, охал и сказал напрямик, что если она не согласится удовлетворить его страсти и, как водится, наградить, то он готов на всё, кинется в воду; а душу отправит прямо в пекло. Солоха была не так жестока, притом же чорт, как известно, действовал с нею заодно. Она таки любила видеть волочившуюся за собою толпу и редко бывала без компании; этот вечер однако ж думала провесть одна, потому что все именитые обитатели села званы были на кутю к дьяку. Но всё пошло иначе: чорт только что представил свое требование, как вдруг послышался стук и голос дюжего головы. Солоха побежала отворить дверь, а проворный чорт влез в лежавший мешок. Голова, стряхнув с своих капелюх снег и выпивши из рук Солохи чарку водки, рассказал, что он не пошел к дьяку, потому что поднялась метель; а, увидевши свет в ее хате, завернул к ней в намерении провесть вечер с нею. Не успел голова это сказать, как в дверь послышался стук и голос дьяка. „Спрячь меня куда-нибудь“, шептал голова. „Мне не хочется теперь встретиться с дьяком“. Солоха думала долго, куда спрятать такого плотного гостя; наконец выбрала самый большой мешок с углем; уголь высыпала в кадку, и дюжий голова влез с усами, с головою и с капелюхами в мешок. Дьяк вошел, покряхтывая и потирая руки, и рассказал, что у него не был никто, и что он сердечно рад этому случаю погулять немного у нее, и не испугался метели. Тут он подошел к ней ближе, кашлянул, усмехнулся, дотронулся своими длинными пальцами ее обнаженной, полной руки и произнес с таким видом, в котором выказывалось и лукавство и самодовольствие: „А что это у вас, великолепная Солоха?“ и, сказавши это, отскочил он несколько назад. „Как что? Рука, Осип Никифорович!“ отвечала Солоха. „Гм! рука! хе! хе! хе!“ произнес сердечно довольный своим началом дьяк и прошелся по комнате. „А это что у вас, дражайшая Солоха?“ произнес он с таким же видом, приступив к ней снова и схватив ее слегка рукою за шею и таким же порядком отскочив назад. 218 „Будто не видите, Осип Никифорович!“ отвечала Солоха. „Шея, а на шее монисто“. „Гм! на шее монисто! хе! хе! хе!“ и дьяк снова прошелся по комнате, потирая руки. „А это что у вас, несравненная Солоха?..“ неизвестно, к чему бы теперь притронулся дьяк своими длинными пальцами, как вдруг послышался в дверь стук и голос козака Чуба. „Ах, боже мой, стороннее лицо!“ закричал в испуге дьяк: „что теперь, если застанут особу моего звания?. . дойдет до отца Кондрата!..“ Но опасения дьяка были другого рода: он боялся более того, чтобы не узнала его половина, которая и без того страшною рукою своею сделала из его толстой косы самую узенькую. „Ради бога, добродетельная Солоха“, говорил он, дрожа всем телом. „Ваша доброта, как говорит писание Луки глава трина… трин… Стучатся, ей богу, стучатся! Ох, спрячьте меня куда-нибудь“. Солоха высыпала уголь в кадку из другого мешка, и не слишком объемистый телом дьяк влез в него и сел на самое дно, так что сверх его можно было насыпать еще с полмешка угля. „Здравствуй, Солоха!“ сказал, входя в хату, Чуб. „Ты, может быть, не ожидала меня, а? правда, не ожидала? может быть, я помешал…“ продолжал Чуб, показав на лице своем веселую и значительную мину, которая заранее давала знать, что неповоротливая голова его трудилась и готовилась отпустить какую-нибудь колкую и затейливую шутку. „Может быть, вы тут забавлялись с кем-нибудь!.. может быть, ты кого-нибудь спрятала уже, а?“ и восхищенный таким своим замечанием, Чуб засмеялся, внутренно торжествуя, что он один только пользуется благосклонностию Солохи. „Ну, Солоха, дай теперь выпить водки. Я думаю, у меня горло замерзло от проклятого мороза… Послал же бог такую ночь перед Рождеством! Как схватилась, слышишь, Солоха, как схватилась… Эк окостенели руки: не расстегну кожуха! Как схватилась вьюга …“ „Отвори!“ раздался на улице голос, сопровождаемый толчком в дверь. „Стучит кто-то?“ сказал остановившийся Чуб. 219 „Отвори!“ закричали сильнее прежнего. „Это кузнец!“ произнес, схватясь за капелюхи, Чуб: „слышишь, Солоха, куда хочешь девай меня; я ни за что на свете не захочу показаться этому выродку проклятому, чтоб ему набежало, дьявольскому сыну, под обеими глазами по пузырю в копну величиною!“ Солоха, испугавшись сама, металась, как угорелая, и, позабывшись, дала знак Чубу лезть в тот самый мешок, в котором сидел уже дьяк. Бедный дьяк не смел даже изъявить кашлем и кряхтением боли, когда сел ему почти на голову тяжелый мужик и поместил свои намерзнувшие на морозе сапоги по обеим сторонам его висков. Кузнец вошел не говоря ни слова, не снимая шапки, и почти повалился на лавку. Заметно было, что он весьма не в духе. В то самое время, когда Солоха затворяла за ним дверь, кто-то постучался снова. Это был козак Свербыгуз. Этого уже нельзя было спрятать в мешок, потому что и мешка такого нельзя было найти. Он был погрузнее телом самого головы и повыше ростом Чубова кума. И потому Солоха вывела его в огород, чтоб выслушать от него всё то, что он хотел ей объявить. Кузнец рассеянно оглядывал углы своей хаты, вслушиваясь по временам в далеко разносившиеся песни колядующих; наконец остановил глаза на мешках: „Зачем тут лежат эти мешки? их давно бы пора убрать отсюда. Через эту глупую любовь я одурел совсем. Завтра праздник, а в хате до сих пор лежит всякая дрянь. Отнести их в кузницу!“ Тут кузнец присел к огромным мешкам, перевязал их крепче и готовился взвалить себе на плечи. Но заметно было, что его мысли гуляли, бог знает где, иначе он бы услышал, как зашипел Чуб, когда волоса на голове его прикрутила завязавшая мешок веревка, и дюжий голова начал было икать довольно явственно. „Неужели не выбьется из ума моего эта негодная Оксана?“ говорил кузнец: „не хочу думать о ней; а всё думается, и как нарочно, о ней одной только. Отчего это так, что дума против воли лезет в голову? Кой чорт, мешки стали как будто тяжелее прежнего! Тут, верно, положено еще что-нибудь кроме угля. Дурень я! я и позабыл, что теперь мне всё кажется тяжелее. Прежде, бывало, я мог согнуть и разогнуть в одной руке медный пятак и лошадиную подкову; а теперь 220 мешков с углем не подыму. Скоро буду от ветра валиться. Нет“, вскричал он, помолчав и ободрившись: „что я за баба! Не дам никому смеяться над собою! Хоть десять таких мешков, все подыму“. И бодро взвалил себе на плеча мешки, которых не понесли бы два дюжих человека. „Взять и этот“, продолжал он, подымая маленькой, на дне которого лежал свернувшись чорт. „Тут, кажется, я положил струмент свой“. Сказав это, он вышел вон из хаты, насвистывая песню: Мини с жинкой не возиться. ——— Шумнее и шумнее раздавались по улицам песни и крики. Толпы толкавшегося народа были увеличены еще пришедшими из соседних деревень. Парубки шалили и бесились в волю. Часто между колядками слышалась какая-нибудь веселая песня, которую тут же успел сложить кто-нибудь из молодых козаков. То вдруг один из толпы вместо колядки отпускал щедровку и ревел во всё горло: Щедрик, ведрик!
[ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] / Полные произведения / Гоголь Н.В. / Ночь перед Рождеством |
Смотрите также по произведению «Ночь перед Рождеством»: |
«Ночь перед Рождеством». Вымысел и реальность : Daily Culture
Николай Васильевич Гоголь – самый загадочный писатель русской литературы девятнадцатого века. Сложный, опережающий время, знаток человеческих душ и характеров – его герои горячо любимы и в наше время. «Нос», «Шинель», «Мертвые души» – местами смешные, местами трагичные, с одной стороны, предельно точно отражающие жизнь, с другой – бесконечно мистичные.
Произведения Гоголя оставляют достаточно пространства для размышлений не только литературным критикам, но и читателям.
Конечно, нельзя отвергнуть факт, что оценки творчества писателя не всегда бывают в его пользу. Таков мир литературы с его правилами. Хотя в этом, порой жестоком мире, есть исключения. Например, повесть «Ночь перед Рождеством» Николая Васильевича Гоголя.
Любимая взрослыми и детьми уже не одно поколение, эта повесть вдохновляет, радует, погружает читателя в необыкновенный мир хутора Диканьки с его жизненным укладом. Повесть передает трепет ожидания Рождества, дарит надежду на лучшее будущее, а самое главное, уверяет, что в мире есть место для чуда, главное захотеть его увидеть.
Жители Диканьки не только верят в чудо, они живут в мире, полном чудес. Так, ведьма ночами рассекает на метле и собирает в рукава звезды, ворожба пузатого знахаря Пацюка не только помогает ему трапезничать галушками и варениками, которые сами попадают в рот, но избавляет местных жителей от болезней.
Общительный черт без труда находит компанию, будь то «несравненная Солоха», сын ее, кузнец Вакула или кумовья, встреченные чертом случайно.
Поветь наполнена романтизмом, фольклорными мотивами с описанием быта жителей Малороссии. Народные песни, колядки, ночные гулянья панночек и парубков, «варенуха, перегонная на шафран водка» создают в повести атмосферу праздника, веселья, легкости жизни. Даже страдания Вакулы, отвергаемого капризной красавицей Оксаной, кажутся вовсе не страшными.
На протяжении повествования присутствует уверенность, что находчивый кузнец справится со своей бедой – ведь в ночь перед рождеством не может случиться ничего плохого. И надежды читателя оправдываются – становится известно, что кузнец женился на своей Оксане. И более того, красавица всем сердцем полюбила преданного Вакулу.
«Ночь перед Рождеством» необыкновенно светлое произведение. Каждая строчка повести передает любовь к читателю и родным местам, отражает его доброту (как бы просто это не звучало), талант воспринимать не только внешние, но скрытые от человеческого взгляда жизненные процессы.
Чудесные картины необыкновенно образны и совершенно не ограничивают фантазию читателя. Может быть, поэтому нам известно такое множество кинематографических и мультипликационных переложений «Ночи перед Рождеством», каждое из которых имеет неповторимый характер. Чего только стоит описание полета Вакулы верхом на черте в Петербург за черевичками для Оксаны, или кража месяца.
Нельзя умолчать и о бытовых картинах в повести. Рассказчик, эту роль выполняет не сам автор, а пасечник Рудый Панько, совершенно не заботится о вере читателя в достоверность повествования, но ему отчего-то веришь. Может быть оттого, что типажи героев так хорошо знакомы.
Образы пьяного писаря или богатого представительного казака Чуба прекрасно адаптировались в современной реальности. А может оттого, что Николай Васильевич необычайно точно, с исторической достоверностью, описал Екатерину Вторую, ее окружение, дворец. Есть еще одно предположение: в мире Диканьки все гармонично.
Смех сопровождает слезы, реальность не может быть объективной без элементов мистики, а точные бытовые детали открывают простор воображению. К примеру, Гоголь дает только общее описание богатых нарядов дивчат в церкви, не уточняя цветов. Но это не нужно. Фантазия читателя закончит образ диканьской девушки самостоятельно. А это и «целая лавка лент» «на головах», и мониста на шее, и дукаты.
Тесно сплетенные между собой реальный и вымышленный миры представляют совершенно новую картину реальности. Именно в этой способности соединять в единое целое противоположности наиболее ярко проявился великий талант Николая Васильевича Гоголя.
Не только в повести «Ночь перед Рождеством», но и в других произведениях писателя видно, как сатира тесно переплетается с романтизмом, реальное сосуществует с мистическим, а точные жизненные наблюдения не противоречат вымыслу.
Может быть, поэтому творчество Николая Васильевича настолько притягательно и многогранно.
И возможно, поэтому его хочется открывать для себя снова и снова.
Медведева Алина
Гоголь Н — Ночь перед Рождеством (радиоинсценировка)
«Ночь перед рождеством»КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ
Сочинение Н. В. Гоголь
Великому писателю Н.В.Гоголю принадлежит огромное количество произведений, в том числе Ночь перед рождеством.
Фантастика и юмор переплетается в нем и вызывает улыбку читателя. Начало произведения — это подлости, которые творит черт, похожий и на немца, и на свинью, и на губернского стряпчего одновременно. Начинается ночь перед рождеством и черт, увидев на небе величавый месяц, решает его украсть, что ему и удается. Затем черт задумывает очередную подлость – столкнуть сельского кузнеца и казака Чуба, за чьей дочерью ухаживает казак. В это время кузнец идет в гости к дочери Чуба – Оксане, зная, что ее отец приглашен в гости. Но Чуб, заблудившись в темноте, попадает к Солохе, матери Кузнеца, которая, несмотря на свои сорок лет умела причаровывать к себе самых степенных казаков… А у Солохи в гостях – черт.
Приходит Чуб, принимается обхаживать Солоху, но раздается стук в дверь и Солоха прячет Чуба в мешок, где уже сидит черт. Снова стук в дверь – входит дьяк. Снова стук — и дьяк оказывается в том же мешке, где и Чуб. В избу входит кузнец, и, видя непонятные мешки, выносит их в кузницу. По дороге он думает о своей печальной судьбе, о том, что гордая и своенравная Оксана согласна быть его женой лишь в том случае, если он принесет ей черевички самой царицы. Вдруг на его пути встречается сама Оксана с подружками. Кузнец ей говорит, что она его больше не увидит. В действительности же он отправляется к запорожцу Пацюку, знающему всех чертей. От Пацюка кузнец узнает, что черт за его спиной и ловит черта. Вакула пугает черта, что начнет его крестить, и черт в страхе соглашается помочь Вакуле добыть царские черевички. В это же самое время прекрасная Оксана опечалена словами Вакулы. Теперь-то наша героиня понимает, что любит и сама Вакулу… Мешки же, валяющиеся на дороге – их бросил кузнец; находят хуторяне.
Развязывают и оттуда вываливаются злые Чуб и дьяк. А что же происходит с нашим кузнецом? Оседлав черта, он летит в Петербург. Здесь он встречает земляков – запорожцев, которые идут по делам во дворец. Вакула при помощи черта уговаривает их, и они его берут с собой. Во дворце он просит царицу подарить свои черевички, и, к всеобщему удивлению, она соглашается. Затем кузнец возвращается в хутор. Он идет в дом к Оксане, делает ей предложение и подает черевички. Оксана очень рада, и говорит, что любит кузнеца и так.
В заключение этого произведения Н.В.Гоголя сообщает о дальнейшей счастливой судьбе героев; в результате чего читатель узнает, что молодожены были счастливы, а кузнец, кроме того, покаялся в церкви за то, что общался с чертом.
Никола́й Васи́льевич Го́голь (фамилия при рождении Яно́вский, с 1821 года — Го́голь-Яно́вский; 20 марта [1 апреля] 1809 года, Сорочинцы, Полтавская губерния — 21 февраля [4 марта] 1852 года, Москва) — русский прозаик, драматург, поэт, критик…
Николай Васильевич Гоголь – писатель, с именем которого связано зарождение в литературе жанра сатиры.
Конечно, она существовала и до него, но в его творчестве обрела особенное звучание. Соединяясь с реалистическими изображениями действительности, гоголевская сатира выставляет напоказ пошлость, глупость и
«Ночь перед Рождеством», анализ повести Гоголя
Первые произведения Николая Васильевича Гоголя напоминали народные поверья и сказки. Поэтому в цикл «Вечера на хуторе близ Диканьки» вошли повести, пронизанные фольклорными мотивами и народными приметами. Одним из таких произведений считается сказочная повесть «Ночь перед Рождеством». Согласно народному поверью, в эту ночь черт в последний раз может сделать какую-нибудь пакость людям, что и делает герой повести: черт крадет месяц, что вызывает множество забавных и не очень приключений.
Настоящий враг черта — кузнец Вакула, изобразивший дьявольское отродье в непотребном виде, за что черт не просто невзлюбил Вакулу, но и поклялся ему отомстить при первом удобном случае. Случай вскоре представится, да только, скорее, пострадает снова черт.
Повесть отличается особым сказочным двоемирием. Например, сам черт в некоторых сценах напоминает вполне обычного губернского стряпчего, который даже может любезничать с Солохой, являющейся не только матерью кузнеца Вакулы и привлекательной женщиной, но и ведьмой. В ходе развития действия, как ни странно, одно другому не мешает. Солоха умудряется устраивать свидание сразу с несколькими своими поклонниками, отчего вынуждена по очереди прятать их в мешки из-под угля. Сын Вакула, посчитав, что накануне праздника негоже лежать в хате мешкам со «всякой дрянью», выносит их на улицу, оставив себе только тот, в котором якобы лежит «струмент», на самом же деле там сидит черт.
Сам же Вакула влюблен в дочь казака Чуба — красавицу Оксану. Многие хлопцы страдали от неразделенных чувств к ней, но после подыскивали менее избалованных девушек. Лишь Вакула не оставлял надежду добиться взаимности от капризной барышни. Завязкой всех дальнейших событий становится как раз ее каприз — желание иметь черевички, «которые носит царица».
Только при этом условии она готова стать женой кузнеца.
Удрученный Вакула идет за советом к еще одной загадочной фигуре — Пузатому Пацюку: именно Пацюк, способный есть вареники со сметаной без рук, а с помощью волшебства, подсказывает ничего не подозревающему кузнецу, как лучше всего попасть в Петербург к царице — верхом на черте, который только и ждал возможности оседлать ненавистного кузнеца.
Повесть Гоголя сочетает в себе описание повседневных событий и сказочный вымысел. Без труда можно отыскать эпизоды, в которых действие повести превращается в сказку. Полеты Солохи на помеле, встречи с чертом, подлунное путешествие Вакулы в Петербург за черевичками — все это вплетается в описание ночи украинского села так естественно, что практически не ощущается инородность сказочных элементов.
А еще соединение несоединимого — сказки и реальности — вызывает у читателя улыбку, придавая всей повести юмористическое звучание. Жители Диканьки предстают смешными обывателями, любителями поесть и охотниками до земных удовольствий.
Подчас они наивные до глупости, ленивые, вздорные, готовые к скандалам, лживые и лицемерные, даже трусливые, прячущие свои истинные действия и желания за словами.
Однако автор пишет об этом с юмором — не возмущаясь, не негодуя, а улыбаясь, посмеиваясь, как над вполне обычными и вечными человеческими недостатками. Например, когда Чуб и голова вылезают из мешка, они даже не знают, о чем им говорить друг с другом, ведь слишком уж смешным и нелепым оказалось их положение.
Только вот главный принцип сказки сохранен: в конце добро непременно побеждает. Например, мать Вакулы Солоха, известная в Диканьке ведьма, не хочет женить сына не потому, что имеет что-то против будущей невестки, а потому, что сама мечтает выйти замуж за вдового Чуба и прибрать к своим рукам все его хозяйство. Но получает согласие и Оксаны, и ее отца именно Вакула, добившийся признания своенравной красавицы, в полной мере оценившей преданность и любовь кузнеца.
Получает свою «награду» и черт, поклявшийся вредить главному герою.
Вместо этого он оказывается в ловушке: угрожая ему крестным знамением, Вакула садится верхом на черта и отправляется добывать царские черевички. К счастью для него, в Петербурге оказываются запорожские казаки, вместе с которыми и попадает Вакула на прием к императрице Екатерине. Государыня тронута искренностью молодого кузнеца и велит принести Вакуле свои башмачки.
Таким счастливым образом заканчиваются мытарства главного героя: как и положено в сказках, он получает достойную награду за свое душевное богатство. Важно, что происходит это в рождественскую ночь, когда могут исполниться самые заветные желания и у обычных людей. Эта повесть позволяет каждому сохранить веру в настоящее чудо. Потому-то и заканчивается повесть не свадебным пиром, как в сказках, а появлением «дитяти» в семье Оксаны и Вакулы.
И хотя произведение наполнено мистическими героями и событиями, оно не вызывают страха. Страх появится позже — в повестях «Вий» и «Заколдованное место».
- «Ночь перед Рождеством», краткое содержание повести Гоголя
- «Портрет», анализ повести Гоголя, сочинение
- «Мертвые души», анализ произведения Гоголя
- «Мертвые души», краткое содержание по главам поэмы Гоголя
- «Нос», анализ повести Николая Васильевича Гоголя
- «Ревизор», анализ комедии Николая Васильевича Гоголя
- «Шинель», анализ повести Николая Васильевича Гоголя
- «Майская ночь, или Утопленница», анализ повести Гоголя
- «Портрет», краткое содержание по частям повести Гоголя
- «Майская ночь, или Утопленница», краткое содержание по главам повести Гоголя
- «Ревизор», краткое содержание по действиям комедии Гоголя
- «Нос», краткое содержание по главам повести Гоголя
- «Шинель», краткое содержание повести Гоголя
- «Вий», анализ повести Николая Васильевича Гоголя
- «Невский проспект», анализ повести Николая Васильевича Гоголя
По произведению: «Ночь перед Рождеством»
По писателю: Гоголь Николай Васильевич
Николай Гоголь — Ночь перед Рождеством читать онлайн
Николай Васильевич Гоголь
Ночь перед Рождеством
Истории старого пасечника
Стоит ясная морозная ночь накануне Рождества.
Светят звёзды и месяц, искрится снег, над трубами хат клубится дымок. Это Диканька, крохотное село под Полтавой. Заглянем в окошки? Вон старый казак Чуб надел тулуп и собирается в гости. Вон его дочка, красавица Оксана, прихорашивается перед зеркальцем. Вон влетает в печную трубу очаровательная ведьма Солоха, радушная хозяйка, к которой любят захаживать в гости и казак Чуб, и сельский голова, и дьяк. А вон в той хате, на краю села, сидит, попыхивая люлькой, какой-то старичок. Да ведь это пасечник Рудый Панько, мастер рассказывать истории! Одна из самых весёлых его историй о том, как чёрт украл с неба месяц, а кузнец Вакула летал в Петербург к царице.
Всех их – и Солоху, и Оксану, и кузнеца, и даже самого Рудого Панька – придумал замечательный писатель Николай Васильевич Гоголь (18091852), и в том, что ему так точно и правдиво удалось изобразить своих героев, нет ничего необыкновенного. Гоголь родился в небольшом селе Великие Сорочинцы Полтавской губернии и с самого детства видел и хорошо знал всё то, о чём позже писал.
Отец его был помещиком и происходил из старинного казацкого рода. Николай учился сперва в Полтавском уездном училище, потом – в гимназии в городе Нежине, тоже недалеко от Полтавы; здесь-то он впервые и попробовал писать.
В девятнадцать лет Гоголь уехал в Петербург, служил какое-то время в канцеляриях, но очень скоро понял, что призвание его не в этом. Он начал понемногу печататься в литературных журналах, а чуть позже выпустил и первую книжку «Вечера на хуторе близ Диканьки» – сборник удивительных историй, будто бы рассказанных пасечником Рудым Паньком: о чёрте, укравшем месяц, о таинственной красной свитке, о богатых кладах, которые открываются в ночь накануне Ивана Купалы. Сборник имел огромный успех, очень понравился он и А. С. Пушкину. Гоголь вскоре с ним познакомился и подружился, и в дальнейшем Пушкин не раз помогал ему, например, подсказав (конечно, в самых общих чертах) сюжет комедии «Ревизор» и поэмы «Мёртвые души». Живя в Петербурге, Гоголь издал и следующий сборник «Миргород», куда вошли «Тарас Бульба» и «Вий», и «петербургские» повести: «Шинель», «Коляска», «Нос» и другие.
Следующие десять лет Николай Васильевич провёл за границей, лишь изредка возвращаясь на родину: понемногу жил то в Германии, то в Швейцарии, то во Франции; позже на несколько лет поселился в Риме, который очень полюбил. Здесь был написан первый том поэмы «Мёртвые души». В Россию Гоголь вернулся лишь 1848 году и поселился под конец жизни в Москве, в доме на Никитском бульваре.
Гоголь – писатель очень разносторонний, произведения его такие разные, но объединяет их остроумие, тонкая ирония и добрый юмор. За это больше всего ценил Гоголя и Пушкин: «Вот настоящая весёлость, искренняя, непринуждённая, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Всё это так необыкновенно в нашей нынешней литературе…»
П. Лемени-МакедонПоследний день перед Рождеством прошёл. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звёзды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа[1]. Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты.
Ещё ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат; месяц один только заглядывал в них украдкою, как бы вызывая принаряживавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий снег. Тут через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошёл тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле.
Если бы в это время проезжал сорочинский заседатель на тройке обывательских[2] лошадей, в шапке с барашковым околышком, сделанной по манеру уланскому, в синем тулупе, подбитом чёрными смушками[3], с дьявольски сплетённою плетью, которою имеет он обыкновение подгонять своего ямщика, то он бы, верно, приметил её, потому что от сорочинского заседателя ни одна ведьма на свете не ускользнёт. Он знает наперечёт, сколько у каждой бабы свинья мечет поросёнков, и сколько в сундуке лежит полотна, и что именно из своего платья и хозяйства заложит добрый человек в воскресный день в шинке[4]. Но сорочинский заседатель не проезжал, да и какое ему дело до чужих, у него своя волость[5]. А ведьма между тем поднялась так высоко, что одним только чёрным пятнышком мелькала вверху.
Но где ни показывалось пятнышко, там звёзды, одна за другою, пропадали на небе. Скоро ведьма набрала их полный рукав. Три или четыре ещё блестели. Вдруг, с противной стороны, показалось другое пятнышко, увеличилось, стало растягиваться, и уже было не пятнышко. Близорукий, хотя бы надел на нос вместо очков колёса с Комиссаровой брички, и тогда бы не распознал, что это такое. Спереди совершенно немец[6]: узенькая, беспрестанно вертевшаяся и нюхавшая всё, что ни попадалось, мордочка оканчивалась, как и у наших свиней, кругленьким пятачком, ноги были так тонки, что если бы такие имел яресковский голова, то он переломал бы их в первом козачке[7]. Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий[8]в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды; только разве по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец и не губернский стряпчий, а просто чёрт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей.
Завтра же, с первыми колоколами к заутрене, побежит он без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу.
Между тем чёрт крался потихоньку к месяцу и уже протянул было руку схватить его, но вдруг отдёрнул её назад, как бы обжёгшись, пососал пальцы, заболтал ногою и забежал с другой стороны, и снова отскочил и отдёрнул руку. Однако ж, несмотря на все неудачи, хитрый чёрт не оставил своих проказ. Подбежавши, вдруг схватил он обеими руками месяц, кривляясь и дуя, перекидывал его из одной руки в другую, как мужик, доставший голыми руками огонь для своей люльки[9]; наконец поспешно спрятал в карман и, как будто ни в чём не бывал, побежал далее.
В Диканьке никто не слышал, как чёрт украл месяц. Правда, волостной писарь, выходя на четвереньках из шинка, видел, что месяц ни с сего ни с того танцевал на небе, и уверял с божбою в том всё село; но миряне качали головами и даже подымали его на смех. Но какая же была причина решиться чёрту на такое беззаконное дело? А вот какая: он знал, что богатый козак Чуб приглашён дьяком на кутью[10], где будут: голова; приехавший из архиерейской певческой родич дьяка в синем сюртуке, бравший самого низкого баса; козак Свербыгуз и ещё кое-кто; где, кроме кутьи, будет варенуха[11], перегонная на шафран водка и много всякого съестного.
А между тем его дочка, красавица на всём селе, останется дома, а к дочке, наверное, придёт кузнец, силач и детина хоть куда, который чёрту был противнее проповедей отца Кондрата. В досужее от дел время кузнец занимался малеванием и слыл лучшим живописцем во всём околотке. Сам ещё тогда здравствовавший сотник[12]Л…ко вызывал его нарочно в Полтаву выкрасить дощатый забор около его дома. Все миски, из которых диканьские козаки хлебали борщ, были размалёваны кузнецом. Кузнец был богобоязливый человек и писал часто образа святых: и теперь ещё можно найти в Т… церкви его евангелиста Луку. Но торжеством его искусства была одна картина, намалёванная на церковной стене в правом притворе, в которой изобразил он святого Петра в день Страшного суда, с ключами в руках, изгонявшего из ада злого духа; испуганный чёрт метался во все стороны, предчувствуя свою погибель, а заключённые прежде грешники били и гоняли его кнутами, поленами и всем чем ни попало. В то время, когда живописец трудился над этою картиною и писал её на большой деревянной доске, чёрт всеми силами старался мешать ему: толкал невидимо под руку, подымал из горнила в кузнице золу и обсыпал ею картину; но, несмотря на всё, работа была кончена, доска внесена в церковь и вделана в стену притвора, и с той поры чёрт поклялся мстить кузнецу.
Ночь перед Рождеством Николая Гоголя
«День сочельника закончился, и наступила ночь, холодная и ясная».Описание: Заключать сделку с дьяволом никогда не бывает хорошей идеей, но определенно не стоит заключать сделку с ним на Рождество.
Библио-болтовня:
Дьявол поднялся в Россию: Ну, в диковинности эту книгу не упрекнешь. У нас в мешке прячутся ведьмы, волшебники и танцующий дьявол.Видите ли, дьявол питает сильную неприязнь к местному кузнецу, потому что тот рисует его уродливые картины, а также случается с b
Описание: Заключать сделку с дьяволом никогда не бывает хорошей идеей, но определенно не стоит заключать сделку с ним на Рождество.
Библио-болтовня:
Дьявол поднялся в Россию: Ну, в диковинности эту книгу не упрекнешь.У нас в мешке прячутся ведьмы, волшебники и танцующий дьявол.
Видите ли, дьявол испытывает сильную неприязнь к местному кузнецу, потому что тот рисует его уродливые картины, а также случайно влюблен в ту же девушку, что и он. Он причиняет дерьмовую кучу хаоса не только кузнецу, но и всей деревне, потому что иди по-крупному или иди домой, верно? Дьявол был самым интересным персонажем в книге, если не самым сбивающим с толку. И все же он уделяет так мало страниц в книге, что без него книга кажется потерянной.
Эй, Бекки, я просто хочу, чтобы ты знала…: Вы когда-нибудь смотрели классический диснеевский фильм 90-х Том и Гек ? Бекки Тэтчер на протяжении всего фильма обращается с Томом Сойером как с дерьмом, и, несмотря на это, он по-прежнему отчаянно в нее влюблен. Я имею в виду, ребенка толкают, пихают и разрывают на части при каждом удобном случае, и все же, в этом маленьком детстве, он все еще без ума от нее. Отношения в книге идеально отражают отношения между кузнецом Вакулой и Оксаной, девушкой, которую любят он и дьявол.
Но Господи, отношения Вакулы и Оксаны неблагополучны. Так же, как и Том Сойер, Вакула слепо обожает Оксану, но она относится к нему как к полному высшему дерьму. Я имею в виду, что она обращается с ним так плохо, что, когда он убегает, чтобы выполнить ее просьбу, жители деревни думают, что она довела его до самоубийства. Это очень плохо, если я сам так говорю.
Я такая красивая, остроумная и тщеславная: Как и Вакула, и черт могли влюбиться в кого-то такого эгоистичного, тщеславного, тщеславного и самовлюбленного, как Оксана, я никогда не смогу понять.Хотя, оглядываясь назад, я, наверное, не должен этого говорить, потому что она именно такой человек, как дьявол . будет влюбиться. Между тем, как она размышляет о себе в зеркале и обращается с Вакулой как с грязью, ей больше нечего делать в этой новелле. Тем не менее, я верю, что она заставит читателей по-новому оценить более уравновешенных главных героев.
Книга, которую может любить только русский: Эта маленькая новелла исключительно русская, и я говорю это в хорошем и плохом смысле.
Пока бабушки гуляют по-русски, не хватает только танцующих казаков и матрешек. Гоголь явно написал это отчасти как любовное письмо к России, и это видно. Холодные русские зимы и дамы с головами, покрытыми разноцветными русскими платками, образы в вашей голове в сопровождении народного письма Гоголя заставят вас мгновенно мечтать о зиме. Однако для некоторых читателей повесть может показаться странной, тем более что Гоголь хочет, чтобы вы отнеслись к ней со всей серьезностью.
****************************
Эта уникальная русская история, причудливая и дерзкая, не использует своего самого интересного персонажа. И любовное письмо России, и ода окружающему нас сверхъестественному фольклору, это должно понравиться тем, кто хочет зимнего чтения, или тем, кто питает особую любовь к имперской России.
«Ночь перед Рождеством» Николая Гоголя: 9780143122487
О «Ночи перед Рождеством»
Одна из шести любимых рождественских классических книг в коллекционных изданиях в твердом переплете
Написанная в 1831 году отцом русской литературы, эта шумная сказка повествует о битве кузнеца Вакулы с чертом, который похитил луну и спрятал ее в кармане, позволив ему нанести ущерб селу Диканька.
И черт, и Вакула влюблены в Оксану, самую красивую девушку Диканьки. Вакула полон решимости завоевать ее расположение; дьявол, столь же решительный, вызывает снежную бурю, чтобы помешать усилиям Вакулы. Забавный и озорной, черпающий вдохновение из народных сказок гоголевской далекой деревни в Украине, номер «Ночь перед Рождеством » является основой для многих экранизаций фильмов и опер, и его до сих пор читают вслух детям в канун Рождества в Украине и России. .
Рождественская классика Penguin
Подарите литературу на это Рождество.
Рождественские классические произведения Penguin прославляют силу литературы, которая продолжает дарить на протяжении веков. Шесть томов этой серии — это не только наши самые любимые рождественские сказки, они также дали нам многое из того, что мы любим в самом празднике. Рождественский гимн возродил в викторианской Англии такие атрибуты Рождества, как рождественская елка, праздничные открытки и гимны.
Рождественские пряжи Энтони Троллопа популяризировали в Британской империи и во всем мире атрибуты Рождества в Лондоне. «Жизнь и приключения Санта-Клауса» создал историю происхождения главного духа Рождества, каким мы его знаем. Праздничные сказки Луизы Мэй Олкотт сформировали идеал американского Рождества. Ночь перед Рождеством породил некоторые из наших самых ранних рождественских традиций, переданных через народные сказки. И Щелкунчик вдохновил на создание самого известного балета в истории, который каждый год видят миллионы людей в сумерках.
Красиво оформленные книги в твердом переплете — с проштампованными фольгой обложками, декоративными форзацами и именными табличками для персонализации — небольшого размера, что делает их идеальными наполнителями для чулок, рождественские классические наборы Penguin воплощают дух дарения, который лежит в основе нашего самого времени. заслуженные рассказы о празднике.
Соберите все шесть рождественских классических произведений Penguin:
Рождественская история Чарльза Диккенса
Рождество в Томпсон-холле: и другие рождественские истории Энтони Троллоп
Жизнь и приключения Санта Клауса Л.
0 Франк1 Баум «Счастливого Рождества: и другие рождественские рассказы» Луизы Мэй Олкотт
«Ночь перед Рождеством» Николая Гоголя
«Щелкунчик» Э.Т.А. англоязычный мир.Насчитывая более 1700 наименований, Penguin Classics представляет собой глобальную книжную полку лучших произведений за всю историю, в разных жанрах и дисциплинах. Читатели доверяют этой серии авторитетных текстов, дополненных введениями и примечаниями выдающихся ученых и современных авторов, а также современными переводами отмеченных наградами переводчиков.
«Ночь перед Рождеством» Николая Гоголя
Одна из шести любимых рождественских классических книг в коллекционных изданиях в твердом переплете
Написанная в 1831 году отцом русской литературы, эта шумная сказка повествует о битве кузнеца Вакулы с чертом, похитившим луну и спрятал его в кармане, что позволило ему нанести ущерб деревне Диканька.И черт, и Вакула влюблены в Оксану, самую красивую девушку Диканьки.
Вакула полон решимости завоевать ее расположение; дьявол, столь же решительный, вызывает снежную бурю, чтобы помешать усилиям Вакулы. Сумасшедший и озорной, черпающий вдохновение из народных сказок Гоголя о далекой украинской деревне, «Ночь перед Рождеством » является основой для многих экранизаций фильмов и опер, и до сих пор его читают вслух детям в канун Рождества в Украине и России. .
Рождественская классика Penguin
Подарите литературу на это Рождество.
Пингвин Рождественские классические произведения прославляют силу литературы, которая продолжает дарить на протяжении веков. Шесть томов этой серии — это не только наши самые любимые рождественские сказки, они также дали нам многое из того, что мы любим в самом празднике. Рождественский гимн возродил в викторианской Англии такие атрибуты Рождества, как рождественская елка, праздничные открытки и гимны. Рождественские пряжи Энтони Троллопа популяризировали в Британской империи и во всем мире атрибуты Рождества в Лондоне.
«Жизнь и приключения Санта-Клауса» создал историю происхождения главного духа Рождества, каким мы его знаем. Праздничные сказки Луизы Мэй Олкотт сформировали идеал американского Рождества. Ночь перед Рождеством породил некоторые из наших самых ранних рождественских традиций, переданных через народные сказки. И Щелкунчик вдохновил на создание самого известного балета в истории, который каждый год видят миллионы людей в сумерках.
Красиво оформленные книги в твердом переплете — с проштампованными фольгой обложками, декоративными форзацами и именными табличками для персонализации — небольшого размера, что делает их идеальными наполнителями для чулок, Penguin Christmas Classics воплощают в себе дух дарения, который лежит в основе нашего большинства времени. заслуженные рассказы о празднике.
Соберите все шесть рождественских классических произведений Penguin:
Рождественская песнь Чарльза Диккенса
Рождество в Томпсон-холле: и другие рождественские истории Энтони Троллопа
Жизнь и приключения Санта-Клауса Л.
1 Франк5 Баум 90 «Счастливого Рождества: и другие рождественские истории» Луизы Мэй Олкотт
«Ночь перед Рождеством» Николая Гоголя
«Щелкунчик» Э.Т.А. англоязычный мир.Насчитывая более 1700 наименований, Penguin Classics представляет собой глобальную книжную полку лучших произведений за всю историю, в разных жанрах и дисциплинах. Читатели доверяют этой серии авторитетных текстов, дополненных введениями и примечаниями выдающихся ученых и современных авторов, а также современными переводами отмеченных наградами переводчиков.
Ночь перед Рождеством Николая Гоголя — Shiny New Books
Перевод Анны Саммерс
Отзыв Карен Лэнгли
Русский писатель Николай Гоголь, наиболее известный своими сатирическими произведениями, такими как «Нос» и «Мертвые души» , — это не то имя, которое вы автоматически связали бы с святочной историей.Тем не менее, издательство Penguin Classics только что выпустило красивый томик в твердом переплете, написанный писателем в рамках своей серии «Рождественская классика» под названием «Ночь перед Рождеством ».
Николая Гоголя часто называют «отцом русской литературы», и его сказки составляют важную часть культурной истории этой страны. Родившийся на Украине в 1809 году, его ранние работы находились под влиянием этого региона и были связаны с его культурой и фольклором. Тем не менее, его более поздние истории происходят, прежде всего, в церкви Св.Санкт-Петербург, включая такие сказки, как Шинель и Невский проспект . Гоголь был также драматургом, Ревизор был его самой известной пьесой; однако только когда он отправился в изгнание, живя в основном в Риме, он написал свой великий труд Мертвые души , который высмеивал Императорскую Россию и, увы, так и не был завершен.
Ночь перед Рождеством происходит из раннего периода творчества Гоголя, действие которого происходит в деревне Диканька, и начинается в ясный снежный сочельник.Жители деревни начинают праздновать, особенно набожный кузнец Вакула и красавица Оксана, в которую он (и полдеревни!) влюблены.
Оксана молода и немного непостоянна, и кажется, что Вакула никогда не уговорит ее полюбить его. Однако все осложняется внешними воздействиями…
Мать Вакулы, Солоха, ведьма, и это нехорошо, и она не прочь развлечь несколько местных воротил, когда ей это выгодно. Однако в этот звездный канун у нее есть соратник по злу в образе дьявола, который пришел на землю, чтобы причинить вред, какой только может (теперь это звучит немного знакомо….!) Сначала он крадет луну, потом посещает Солоху, а в конце концов пытается соблазнить Вакулу. Оксана поставила отчаявшемуся кузнецу ультиматум, задание, которое он должен выполнить, если он хочет, чтобы она вышла за него замуж. Заключит ли он договор с дьяволом или добро все победит?
Ночь перед Рождеством абсолютно идеальная книга на всех уровнях. Как сказка, она убедительно рассказана, забавна, атмосферна и трогательна. Повествование настолько захватывающее, что вы можете почувствовать холод снежной зимней ночи и услышать пение и смех жителей деревни, когда они ходят от дома к дому, распевая гимны и собирая подарки в мешки.
На самом деле мешки вызывают большую часть юмора в книге, поскольку в нескольких сценах фарса в них кладут вещи, которых на самом деле не должно быть! Несмотря на то, что книга короткая (в книге 65 страниц), она насыщена действием и никогда не кажется слишком короткой.
Как и все хорошие праздничные сказки, это добрая история с приятной развязкой, которая оставляет вас с улыбкой на лице. Герои живые, возможно, нарисованы несколько широко, но все индивидуально и очень запоминающиеся, за чтением которых приятно провести любой праздничный вечер.Здесь ярко изображены село Диканька и его жители, со всеми их любовью и ненавистью, счастьем, печалью, слабостями и добротой.
Я чувствую, что должен прокомментировать и физические качества книги. Компания Penguin Classics выпустила набор из пяти таких маленьких книг в твердом переплете (я подозреваю, что они скорее всего предназначены для американского рынка), и они сами по себе являются предметами невероятной красоты, независимо от содержимого.
Суперобложка из фольги красочная и красиво оформленная; красные доски имеют на корешке позолоченные буквы; книга иллюстрирована множеством классических русских иллюстраций; внутри есть небольшой печатный экслибрис, если вы хотите персонализировать; и есть справочная информация об истории и авторе.Поистине, эта книга является образцовой и идеальным защитником бумажных книг по сравнению с электронными — настоящая книга, созданная таким образом, почти как произведение искусства, улучшает впечатления от чтения так, как электронный гаджет никогда не сможет этого сделать.
И содержание, переведенное Анной Саммерс, действительно соответствует дизайну. Приятно читать что-то, что показывает более игривую сторону творчества Гоголя, и понятно, почему это породило множество фильмов и опер. Сюжет, тон голоса, манера повествования действительно оказали влияние на последующих русских писателей, и нетрудно заметить, что звание «отца русской словесности» вполне заслужено.
Народная сказка? Сказка? Моральная басня? Ночь перед Рождеством на самом деле все три; но это также и прекрасное повествование, заслуженно ставшее классикой в России и на Украине — оно действительно должно стать таковым во всем мире!
Карен Лэнгли ведет блог на kaggsysbookishramblings и находит очаровательными истории о снежной России.
Николай Гоголь, Ночь перед Рождеством (Penguin Books: New York, 2014). 9780143122487, 65 стр., твердый переплет.
КУПИТЬ в Blackwell’s по нашей партнерской ссылке (бесплатно UK P&P)
Нравится:
Нравится Загрузка…
9780811219471: Ночь перед Рождеством (Жемчужины новых направлений) — AbeBooks
Веселая и жуткая сказка Николая Гоголя о сочельнике с чертом и романтическим поворотом.
Это ночь перед Рождеством, и творится чертовщина. Дьявол крадет луну и прячет ее в кармане. Таким образом, он может бесчинствовать и причинять деревушке Диканька всевозможные злодеяния, вызывая снежную бурю.
Но кого он действительно хотел бы помучить, так это городского кузнеца Вакулу, который создает картины с изображением побежденного дьявола. Вакула влюблен в Оксану, но она не будет иметь с ним ничего общего. Однако Вакула полон решимости завоевать ее расположение, даже если для этого придется сразиться с дьяволом.Сборник рассказов « Вечера на хуторе близ Диканьки», «Ночь перед Рождеством » взят из первого успешного произведения Николая Гоголя и впервые доступен здесь как самостоятельная новелла и является прекрасным введением в жизнь великого русского сатирика.
«Синопсис» может принадлежать другому изданию этого названия.
Об авторе : Николай Гоголь (1809–1852) был писателем и политическим сатириком.
Автор «Мертвых душ» и «Шинели», он был одним из величайших русских писателей.
«Об этом заголовке» может принадлежать другому изданию этого заголовка.
Ночь перед Рождеством, Николай Гоголь
Обзор персонала Криса СалибыКлассика Гоголя полна озорства и черной комедии.
Сюжет этой знаменитой повести Николая Гоголя, одного из великих русских писателей, слишком сумасброден и невероятен, чтобы рассказывать его в деталях. Это нужно прочитать, чтобы поверить! Но можно с уверенностью сказать, что это, по сути, запутанная история любви, в духе шекспировского «Сна в мидсумму»: двое молодых людей должны пройти через ночь сюрреалистических и невероятных испытаний, пока настоящая любовь не найдет свой путь.
Однако ночное приключение Гоголя более приземленно и черно-комично, чем небесная поэма-сонник Шекспира.
Желающих двое, кузнец Вакула и красавица Оксана. Это ночь перед Рождеством, поэтому дьявол может свободно бродить и мучить людей. Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, он крадет луну и кладет ее себе в карман. Дальше он запускает метель и всякие неразберихи зажигаются. Наконец, когда Вакула думает, что добивается успеха в прошении руки Оксаны, она бросает гаечный ключ в работу, настаивая на том, что не выйдет за него замуж, пока он не принесет ей туфли царицы.Вакула должен найти способ выполнить эту просьбу.
Ночь перед Рождеством населен множеством гротескных и юмористических персонажей. Помимо дьявола, есть ведьма, которая носится по небу, казаки, которых запихивают в мешки с углем, и темные персонажи, которые могут проделывать магические трюки. Гоголь черпал вдохновение в народных сказках своего родного села на Украине для этой истории, которая, безусловно, проявляется в ее идиосинкразическом и весьма оригинальном тоне.
Это история, которая является частью непочтительной комедии, частью черной сказки.Несмотря на все эти странные и замечательные элементы, это также история, в которой есть восхитительно теплое чувство. В воздухе могут витать черти и ведьмы, творящие озорство, плюс множество других гротесков, но вы знаете, как только наступит Рождество, все эти непослушные существа будут поставлены на свои места, и добро воцарится.
Ночь перед Рождеством , Николай Гоголь. Опубликовано Пингвином. ISBN: 9780143122487 $16,99
Чтобы подписаться на наш ежемесячный информационный бюллетень с новыми выпусками, обзорами книг и любимыми статьями со всего Интернета, нажмите здесь.
НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ | Файлы Бедлама
Автор НИКОЛАЙ ГОГОЛЬ (Пингвин; 1831/2014)
Прошло почти 200 лет, но наконец-то у нас есть хороший английский перевод классической рождественской сказки легендарного русского Николая Гоголя. «НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ», которую не следует путать с другими более известными рассказами с таким же названием, по-видимому, очень почитается на родине, где ее регулярно читают детям в канун Рождества.
Живописный и часто откровенно причудливый, в нем есть что-то от сумасбродного сюрреализма «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова, с которым у него общий ключевой персонаж: дьявол. Здесь в канун Рождества в небе над украинским селом появляется большая буква D и крадет луну. Он хочет отомстить Вакуле, местному кузнецу, а когда-то художнику, прославившемуся тем, что нарисовал на церковной стене большое панно, изображающее дьявола в нелестном свете. Без лунного света Вакуле трудно ориентироваться в деревне, что, конечно же, является ключевой частью подлых планов дьявола.
Но Вакула оказывается в доме Оксаны, деревенской красотки, что только больше бесит дьявола, так как дьявол питает к Оксане симпатию. Он нагоняет метель, чтобы отвезти своенравного отца Оксаны домой (где он найдет ее ласкающейся с Вакулой), но все снова идет не совсем так, как планировалось.
В безумии также фигурирует мать Вакулы Солоха, ведьма на метле, которой удается очаровать многих джентльменов, в том числе дьявола, который оказывается в доме Солохи в канун Рождества вместе с несколькими другими потенциальными женихами, что еще больше расстраивает тщательно продуманные планы дьявола.